Когда Колин исполнилась неделя, Дженни впервые вынесла ее из дома. День был свежим и ясным, и мы с мальчиками сажали в саду цветы. Марли привязали цепью к дереву неподалеку, и он тоже был счастлив лежать в тени, наблюдая за нами. Дженни сидела на траве возле него, поставив переносную кроватку со спящей Колин между собой и собакой. Через несколько минут мальчики позвали маму посмотреть на их работу, и пока Колин дремала в тени возле Марли, они повели Дженни вокруг клумб. Все мы бродили за большим кустарником, из-за которого могли видеть ребенка, но с улицы обзор этого участка был закрыт. Когда мы повернули обратно, я остановился и подозвал Дженни. На улице пожилая пара, остановившись в замешательстве, глазела из-за забора на сцену в нашем саду. Сначала я даже не понял, что их так заинтересовало и заставило застыть на месте. А потом до меня дошло: со своего места они видели только хрупкого новорожденного младенца наедине с огромной палевой собакой, которая, казалось, была его единственной нянькой.
Мы молча ждали, давясь от смеха. Марли напоминал египетского сфинкса: с перекрещенными передними лапами, подняв голову вверх, он довольно посапывал, каждые несколько секунд выдвигая морду вперед, чтобы обнюхать головку ребенка. Бедные старики, наверное, решили, что от ребенка отказались родители. Вне всяких сомнений, они сидят и пьют где-то в баре, оставив малыша в одиночестве на попечение соседского лабрадора, который и должен качать его в колыбели. Марли, словно тоже принимая участие в розыгрыше, без наших подсказок изменил положение, положив морду на животик Колин, и издал глубокий вздох, словно вопрошая: «Когда же эти двое вернутся домой?» Его голова была больше, чем все тело девочки. Казалось, он охранял ее; не исключено, что так и было, хотя я уверен, что он всего лишь наслаждался запахом ее подгузника.
Мы с Дженни стояли в кустах, обмениваясь улыбками. Жаль было расставаться с мыслью о Марли-няне. Мне хотелось еще посидеть в кустах и посмотреть, как разрешится ситуация, но тут мне пришло в голову, что в одном из вариантов сценария значится звонок в службу спасения. На нас никто не пожаловался, когда мы не раз оставляли Конора в коридоре прежнего дома, но как мы объясним ситуацию сейчас? («Да, я знаю, как, должно быть, это выглядит, офицер, но он удивительно ответственный пес…») Мы вышли из-за кустов и помахали пожилым супругам, отметив, какое облегчение отразилось на их лицах. Слава богу, ребенка не оставили на попечение собаки.
– Должно быть, вы очень доверяете своему псу, – сказала женщина с опаской, что выдало ее убеждение: все собаки жестоки и непредсказуемы и им нечего делать рядом с беззащитным новорожденным.
– Пока он никого не съел, – ответил я.
Через два месяца после рождения Колин я отмечал свой сорокалетний юбилей самым неприятным образом, проще говоря, в одиночку. Эта огромная четверка с нулем знаменовала какой-то важный поворотный момент в жизни, момент, когда ты провожаешь неспокойную юность и встречаешь предсказуемые достоинства среднего возраста. Если какой-нибудь день рождения и заслуживал праздничного застолья, то это был сороковой, но только не в моем случае. Теперь мы были ответственными родителями с тремя детьми, один из которых грудничок. Существовали и более важные вещи, о которых стоило позаботиться. Я приехал с работы вечером, Дженни была измотана до предела. Доев остатки ужина, я искупал мальчиков и уложил их в кроватки, а Дженни в это время укачивала Колин. К половине девятого и все дети, и моя жена уснули. Я открыл бутылку пива и сел во дворе, вглядываясь в переливающуюся голубую воду бассейна. Верный Марли, как всегда, сидел рядом со мной, и пока я почесывал у него за ухом, мне пришло в голову, что для него наступил тот же поворотный момент. Мы принесли его домой шесть лет назад. По человеческим меркам, ему сейчас около сорока. Он незаметно вступил в средний возраст, хотя вел себя в точности как щенок. За исключением ушных инфекций, которые требовали постоянного вмешательства доктора Джея, он был здоров. Казалось, он не собирался успокаиваться или остепеняться. Я никогда не думал о Марли как об образце для подражания, но сидя в тот вечер во дворе и потягивая пиво, я подумал, что он определенно знает секрет счастливой жизни. Никогда не снижай темпа, никогда не оглядывайся, проживай каждый день с энергией, пылом, любопытством и игривостью подростка. Если ты думаешь, что ты все еще молодой щенок, то, наверное, так и есть, несмотря на утверждение календаря. Не такая уж плохая жизненная философия, хотя я бы не стал портить диваны и громить подсобки.
– Ну что, старина, – сказал я, коснувшись своей бутылкой его морды, как бы чокаясь с ним. – Сегодня только мы с тобой. За сорокалетие. За средний возраст. За то, чтобы жить с большими собаками до конца.
А пес свернулся клубком и уснул.
Несколько дней я хандрил по поводу своего одинокого дня рождения, и тут Джим Топлин, мой старый приятель, который отучил Марли от его привычки прыгать на людей, неожиданно позвонил и спросил, не хочу ли я распить с ним по бутылочке пива следующим вечером, в субботу. Джим оставил газетный бизнес и вознамерился получить диплом юриста примерно в то же время, когда мы переехали в Бока Ратон, и мы не общались несколько месяцев. «Конечно», – ответил я, не переставая удивляться.
Джим забрал меня в шесть и отвез в английский паб, где мы распили по бутылке пива и рассказали друг другу о своей нынешней жизни. Мы сидели как в старые добрые времена, пока бармен не позвал меня:
– Здесь есть Джон Грогэн? По телефону спрашивают Джона Грогэна.
Это была Дженни, и у нее был очень расстроенный и напряженный голос.
– Колин плачет, мальчики расшалились, и вдобавок я только что испортила свои контактные линзы, – запричитала она в трубку. – Ты можешь сейчас приехать?
– Постарайся успокоиться, – сказал я. – Сядь и отдохни. Скоро буду.
Я повесил трубку, и бармен, посмотрев на меня как на бедного, несчастного, тупого подкаблучника, кивнул и просто сказал:
– Сочувствую, мужик.
– Давай я отвезу тебя домой, – предложил Джим.
Когда мы подъезжали к дому, я увидел, что по обеим сторонам улицы стоят машины.
– У кого-то вечеринка, – подметил я.
– Похоже на то, – ответил Джим.
– Ради бога, – проговорил я, когда мы подъехали к дому. – Ты только погляди! Кто-то припарковался на моей подъездной дорожке. Ну разве не нахальство…
Джим поставил свою машину за автомобилем нарушителя, чтобы тот не смог выехать, и я пригласил его зайти. Я все еще ворчал из-за того ничтожества, невнимательного к другим, как вдруг входная дверь распахнулась. Это была Дженни с Колин на руках. И она вовсе не выглядела расстроенной, напротив, на лице ее сияла широкая улыбка. Позади нее стоял музыкант с волынкой и в килте. Боже, куда это я попал?! Потом я увидел, что решетка вокруг бассейна убрана, а по воде плавают свечи. Рядом стояли несколько десятков моих друзей, соседей, коллег. И в тот момент, когда я понял, что все машины на улице принадлежат этим людям, они хором закричали: «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, СТАРИНА!»
