Интересно, в этих местах есть, на кого охотиться?
— В общем, он все про меня знает, — вздохнула Эвглин. — И, похоже, у него уже есть какие-то планы на мой счет.
Харвис фыркнул.
— Знаем мы эти планы, — презрительно сказал он, и Эвглин с удивлением отметила, что Харвис действительно задет ее словами о Борхе. — Вы тоже его привлекаете, вот и все.
«Да он ревнует!» — догадалась Эвглин и вдруг спросила прямо:
— Неужели вы ревнуете?
Харвис хмуро посмотрел на нее, и в его глазах снова появились жгучие огоньки. Теперь он словно бы прикидывал, стоит ли Эвглин того, чтоб ревновать.
— А я должен? — ответил он вопросом на вопрос. — С учетом того, что вы здесь не затем, чтоб крутить романы. Разве что с его высочеством Альденом.
Теперь уже Эвглин нахмурилась.
— Ну и при чем тут его высочество? — спросила она. Харвис только плечами пожал.
— Принц есть принц. Даже в ссылке. Это сегодня папа на него гневается, а завтра простит и вернет пред светлы очи.
Эвглин рассмеялась, настолько несерьезным и трогательным было это предположение.
— И принц возьмет меня в жены, ну конечно! — ей действительно стало смешно. — Харвис, неужели вы держите меня за дурочку?
Теперь Харвис смотрел совершенно серьезно.
— Нет, — ответил он. — Вы очень умны, Эвглин, и я в очередной раз в этом убеждаюсь.
— Зачем же вы тогда переводите разговоры на такие щекотливые вещи? — спросила Эвглин. Она и сама знала ответ.
— Да я и сам не знаю, — ответил Харвис. — Возможно, потому что вы мне нравитесь. Я ведь тоже…
Он не договорил. Снаружи загрохотало так, что заложило уши. Откуда-то со стороны скал несся низкий утробный рев — ни одно живое существо не могло издавать таких жутких звуков. Эвглин вдруг обнаружила, что они с Харвисом стоят возле выхода, держа друг друга за руки, словно пытаясь усмирить общую дрожь.
— Я должен посмотреть, — глухо проговорил Харвис. — Готов поклясться, оно имеет отношение к магии. Останьтесь в шатре, Эвглин, здесь вы будете в безопасности.
— Нет, — так же глухо откликнулась Эвглин. — Нет, Харвис, я пойду с вами.
Он наверняка хотел сказать, что любопытная девчонка будет только мешать, отвлекая на себя внимание. Эвглин ждала этих слов, даже ответ приготовила. Но Харвис вдруг произнес:
— Хорошо. Идемте.
Снаружи никого не было. Эвглин думала, что обитатели поселения хотя бы носы высунут из шатров — полюбопытствовать, что происходит — но сумрак раннего вечера был пустым. Должно быть, все забились под одеяла и дрожали с перепугу. Грохот ливня постепенно стихал, и золотое сияние купола было не таким ярким, как раньше. Когда они вплотную подошли к его краю, то Эвглин подумала, что это странное зрелище: земля, размытая потоками воды, была будто бы обрезана ножом — там, где стояли Эвглин и Харвис, она по-прежнему была пыльной и сухой.
— Скоро все зазеленеет, — сказал Харвис. — Будет много цветов и трав… Эвглин, вам лучше остаться здесь.
Эвглин снова взяла его за руку.
— Я пойду с вами, Харвис, — твердо сказала она. — Не упрямьтесь. Мы здесь пройдем?
Харвис кивнул и сунул руку в карман штанов. Эвглин увидела маленький рыжий камень, похожий на сердолик. Харвис подбросил его на ладони, и их тотчас же окутало золотистое сияние.
— Зонтик, — объяснил Харвис. — Конечно, намокнем, но не слишком.
Они вышли из-под купола, и Эвглин тотчас же поскользнулась на раскисшей земле — поход был явно не для ее легких сандалей. Подол длинной юбки тотчас же промок и отяжелел. Подхватив его и шагая вслед за Харвисом к скалам, Эвглин думала, что юбку придется выбросить.
Хорошо хоть голова и плечи оставались сухими.
Утробный рев повторился, и от неожиданности Эвглин едва не свалилась с тропинки. Харвис вовремя подхватил ее под локоть и улыбнулся.
— Это какое-то природное явление! — почти прокричал он. — Не живое существо!
Вот и замечательно. Эвглин наконец-то стала чувствовать наплыв страха.
Они прошли по тропе еще немного и вдруг замерли, не в силах сдвинуться с места.
Больше не было ни тропы, ни пустыни, ни грязно-рыжих скал. Прямо перед Эвглин и Харвисом бушевало море. Грозное, иссиня-черное, оно вздыбливало волны и обрушивало на невидимый берег. Низкое небо, покрытое растрепанным одеялом гневных облаков, почти касалось воды, и крики чаек были звонкими и испуганными.
Море было помещено в гигантскую раму из дымящегося тумана. Харвис смотрел и не мог оторвать взгляда. Его губы дрожали — то ли он читал молитву, то ли бранился так грязно, как только мог.
Эвглин шагнула вперед. Возле самого края рамы были темные скалы, и, увидев их, она рванулась вперед, к бурлящей соленой воде.
Кажется, она кричала. Сердце гулко бухало, пытаясь вырваться из груди, Эвглин видела только скалы среди морской пены и знала, что если не доберется до них, то умрет. Вот просто возьмет и умрет, не сумеет жить дальше.
Потом туманная рама вдруг странно накренилась, а в лицо ударила мокрая земля. Кто-то прыгнул сзади и свалил Эвглин в грязь, не позволяя ей двигаться. Она дернулась, пытаясь вырваться, но безуспешно.
— Пусти-и! — прохрипела Эвглин, уже догадавшись, что это Харвис рухнул на нее и не дает освободиться. — Пусти! Это мое! Это мой мир!
Туманная рама накренилась, и их обдало соленой морской водой, окончательно смывая слабенькую защиту артефакта. Эвглин рванулась снова и разревелась. Море уходило в туман, теряло краски и звуки, становилось акварельным рисунком на листке бумаги, сквозь который просвечивали уже знакомые скалы Приграничья.
— Пусти… — повторила Эвглин, захлебываясь слезами, и Харвис скатился с нее в грязь. Уже не надо было держать, Эвглин осталась в его мире и не вернулась домой. Можно было подняться и протянуть ей руку.
Дождь закончился. Последние капли падали на землю.
* * *
Сволочь, гадина и не прощу.
Именно такие слова Харвис слушал, когда тащил Эвглин обратно в палатку. И это были самые культурные и приличные слова.
Сперва девушка ходила по грязи там, где открылось море ее мира, и Харвис, почти окаменевший от того торжественного и пугающего вида, никак ей не мешал. Потом он решил, что все-таки надо идти обратно, но Эвглин придерживалась другого мнения — ждала, что врата между мирами снова откроются.
В конце концов, Харвис не выдержал, подхватил девушку и, водрузив ее на плечо, пошел назад к шатрам, как дикий кочевник, волокущий заслуженную добычу.
Наверняка, кочевники от своих пленниц выслушивают такие же слова.
— Сволочь! Гадина! Никогда тебя не прощу! — орала Эвглин, колотя Харвиса по спине. Кулачки были маленькие, но твердые. — Сволочь! Это был Фиолент! Мыс Фиолент! Я узнала!
