Беда была в том, что она и сама не знала, хочет ли чего-то, кроме возвращения домой.
* * *
Когда они спустились к поселению, слуги уже начали разбирать первые шатры. За завтраком Борх сказал, что драконы перевезут их на Большую Заставу, а там шатры продадут местным за любую цену, которую назовут. Эвглин смотрела, как полотна крыш и стен сворачивают в длинные светлые рулоны, и ей снова стало грустно, пусть она и провела в поселении совсем немного времени.
Шатер Харвиса уже собрали. Колдун сидел на одном из своих тюков и, вольготно вытянув ноги, читал книгу. Рюкзак Эвглин рядом с его вещами казался крошечным.
— Который час? — осведомилась Эвглин, глядя, как повара пакуют сковороды и заворачивают чисто вымытые тарелки в бумагу. Должно быть, всю утварь тоже продадут на Большой Заставе.
— Четверть одиннадцатого, — ответил Харвис, не взглянув ни на небо, ни на часы. — Скоро прилетят драконы, и мы отправимся в дорогу.
— Принц предложил мне стать его любовницей, — негромко сказала Эвглин. Один из поварят выронил сверток, и на землю с мелодичным звоном посыпались ложки. Повар в сердцах наградил его оплеухой. — Он хочет, чтоб наш с вами брак остался фиктивным, а отношения с ним были бы семейными.
В Эльсингфоссе не было понятия «гражданского брака», так что Эвглин сомневалась, что Харвис поймет тот принцип, на котором иногда строятся отношения в ее мире.
— Обещает любовь, верность и преданность, — закончила Эвглин и устало вздохнула. Она не могла не рассказать об этом Харвису: колдун должен знать о том, что планирует принц. Что-то подсказывало Эвглин, что планы его высочества намного шире любовных отношений с иномирянкой.
Харвис не изменился в лице, но голос его выдал.
— Я могу строить отношения со своей женой без помощников, — сварливо сказал он. — И, Эвглин, я хочу, чтоб наш брак был не фиктивным, а настоящим. Вы и я, никаких третьих и четвертых. Это лишнее.
— Я согласилась, — призналась Эвглин, глядя на носки своих туфель и надеясь, что успеет увернуться, если Харвис вдруг решит ее ударить. — Что мне оставалось делать? Это ведь его высочество придумал план с нашей с вами свадьбой, но он ведь может передумать в любой момент.
Она с опаской подняла глаза на Харвиса и увидела, что тот с трудом сдерживает гнев.
— Что мне оставалось делать? — почти жалобно повторила Эвглин. Харвис только рукой махнул.
— Вы все правильно сделали, Эвглин, — сказал он. — Правильно и благоразумно. Просто поставьте себя на мое место и подумайте, что я сейчас могу чувствовать. У меня впервые за очень долгое время появилась надежда на нормальную спокойную жизнь с женщиной, которая, возможно, меня полюбит. И не успел я обрадоваться, как к этой женщине потянул руки человек, с которым я при всем желании не смогу конкурировать. Он принц. Пусть бунтарь, пусть почти гарантированно никогда не увидит корону, но он сын папы-короля и мамы-королевы. А я никто.
Харвис осекся, должно быть, решив, что говорил слишком громко и эмоционально. Эвглин осторожно дотронулась до его запястья, и он не отдернул руку.
— Хорошо, что вы рассказали, — произнес он. — Не хотел бы я однажды вечером увидеть на пороге его высочество в полной готовности к любовной схватке.
— Не собираюсь я с ним вступать ни в какие схватки, — нахмурилась Эвглин. — Я просто пытаюсь выжить, как умею.
— Да, — кивнул Харвис, — я вполне вас понимаю.
Пару минут они сидели молча, а затем Харвис поднял руку и указал на скалы. Там ветер болтал по небу какие-то черные соринки.
— Драконы, — сказал он. — Скоро отправимся в путь.
— Вам, должно быть, грустно, — предположила Эвглин. В воздухе повеяло сухим драконьим запахом, и Пушок, подобравшийся сзади, легонько боднул ее, выпрашивая лакомства. У Эвглин ничего не было, зато Харвис вынул из кармана кусок халвы, завернутый в бумагу, и бросил в шустро раскрывшуюся драконью пасть.
— Что, приятель, — сказал он, гладя Пушка по голове. — Готов к столичной жизни?
Дракон снова раскрыл пасть и заявил:
— Ы-ыхх! — что, должно быть, означало, что он воспитанный и домашний дракон, хозяев не опозорит и ни перед чем не сробеет. Эвглин невольно подумала, что завидует такой отчаянной решительности. Впрочем, будь она драконом, ее вряд ли что-то могло бы напугать.
— Я не собираюсь изменять вам, — призналась Эвглин, глядя в лицо Харвиса. — Знаете, я всегда думала, что верность — это самое важное, что может быть между людьми. И если ты вдруг решаешь, что…
Харвис оценивающе взглянул на нее. Пожал плечами.
— Но ведь вы не выбирали. Вас заставили сделать выбор.
— Знаете, что! — Эвглин так резко поднялась с тюков, что Пушок от неожиданности отпрыгнул в сторону. — Я бы придумала, как отказаться от этого брака! Если бы вы были мне противны, я ни за что не стала бы соглашаться. Уж поверьте, не стала бы…
Она осеклась и провела ладонью по щеке, смахивая внезапно появившуюся слезу. Вздохнув, Харвис тоже встал и поймал руку Эвглин. Полковник, наравне с адъютантом и слугами собиравший шатер, удивленно посмотрел в их сторону, возможно, прикидывая глубину романтики в этом вынужденном браке. Харвис покосился на бравого Матиаша так, словно хотел сказать: тебе тут ничего не светит, даже не мечтай.
— Для начала давайте вернемся в столицу, — успокаивающим тоном произнес Харвис. — По большому счету, нам с вами теперь очень далеко до спокойной жизни. Вдруг его величеству не понравится план принца выдать вас за меня замуж?
Эвглин испуганно посмотрела на него. А ведь Харвис прав — король вполне может решить, что Альден лезет не в свое дело и занимается вещами не по разуму.
— Да, — негромко откликнулась она. — Такое тоже может быть. Давайте не торопить события.
Соринки постепенно превратились в крупных драконов, величаво опустившихся на площадку. Это были громадные звери, раза в четыре больше Пушка, и тот прижал крылья к спине и испуганно загукал. Погонщик, который руководил драконами, приветственно махнул рукой и проорал:
— Мы готовы! Можете собираться!
Слуги забегали с утроенной скоростью, принимаясь подтаскивать тюки к драконам и приторачивать их к крупным чешуйчатым бокам и спинам. Вот подхватили и вещи колдуна и рюкзак Эвглин. Харвис наблюдал за сборами с какой-то далекой печалью.
— Знаете, — сказал он, — я всегда хотел уехать отсюда. Хотел вернуться домой. Но теперь вот стою, смотрю, и понимаю, что возвращаться-то и не хочется.
Эвглин кивнула — это чувство было ей знакомо. Она вспомнила, как однажды на каникулах ездила в Петербург и, стоя на перроне в ожидании поезда, понимала, что домой не хочется. Вернуться домой — значит, оставить сказочный город позади. Скалистое и пустынное Приграничье было, конечно, весьма угрюмым и скучным местом, но даже самые скучные места иногда имеют особое значение.
