Длинное мягкое ухо дрогнуло, и заяц припустил бежать.
Вернувшись в избушку, Харвис обнаружил, что полковник уже успел наладить кашу, а принц избавился от своих волдырей и с удивленным лицом крутил исцеленной рукой.
— Помнится, на Веренгольском перевале мы варили кашу прямо в снегу, — поделился воспоминаниями полковник. — Бросали под котелок артефакт, и дело шло. Харвис, дружище, а зачем тебе столько крапивы?
Харвис бросил свою добычу на пол и сказал:
— Буду, как в сказке, готовить крапивную ткань. Одеться-то нам надо.
— Слава колдуну! — хором воскликнули принц и полковник. Харвис растер ладони и принялся ткать магическую сеть, которая должна была упасть на крапиву и превратить ее в три полных набора одежды. Ткань, конечно, получится грубой и царапающей кожу, зато в ней будет тепло или прохладно тогда, когда потребуется.
Сетка соткалась не сразу. Харвис подумал, что он очень устал. Несколько прыжков в туннели, постоянная, гложущая тревога о судьбе Эвглин — все это выматывало и ослабляло душу, и, после того, как одежда была готова, Харвис вытянулся на скамье с твердым намерением никогда с нее не подниматься.
— Харвис, дружище, вы настоящий добрый гений! — после того, как принц исцелился и оделся, к нему вернулось его привычное дружелюбное расположение духа. — Если бы не вы… Господи, страшно представить!
— Вы понимаете, что происходит? — спросил Харвис. Полковник поставил котелок с кашей на стол, но есть не хотелось. Принц взял ложку и ответил:
— Интрига, друг мой! Самая невероятная интрига! Кому-то наше возвращение встало костью поперек горла.
— Это я уже понял, — ответил Харвис. Принц проглотил ложку каши и восторженно прикрыл глаза. — Кто стоит за всем этим?
— Понятия не имею, — с грустью признался Альден. — Представьте себе, дружище, нас вытащили из Везерли, перевезли в тюрьму, и уже на дыбе мы узнаем о том, что, оказывается, замышляем заговор против моего государя-отца!
— А вы замышляете? — поинтересовался Харвис. Принц посмотрел на него так, словно с трудом сдерживал желание ударить колдуна, да посильнее, чтоб навсегда отбить желание задавать настолько возмутительные вопросы.
— По-вашему, я похож на сумасшедшего? — спросил принц, и полковник тотчас же поддакнул:
— Да, дружище, ты что-то дурацкое городишь.
В приятелях сейчас было что-то настолько искреннее, что Харвис поверил в невиновность его высочества. Да и в самом деле, зачем принцу снова бунтовать? Он едва успел выбраться из ссылки, и даже если допустить возможность нового посягательства на престол, принц чисто физически не успел бы ничего реализовать.
— А ваша супруга? — поинтересовался Альден. Харвис нахмурился: похоже, рано он убрал с принца все эти волдыри и язвы.
— Арестована, как и мы, — признался Харвис. — Мне сказали, что ее делом занимается Иахим ванн Бильт.
Он был наслышан о ванн Бильте и его методах. Лютый истязатель и параноик с постоянно равнодушным лицом по каким-то личным причинам никогда не пытал женщин — значит, Эвглин будет жива и здорова.
— Но мы ведь вытащим ее! — воскликнул полковник. Несмотря на определенную грубость натуры, Матиаш оставался джентльменом, когда речь шла о безопасности дамы.
— Не мы, а я, — поправил Харвис. — О нашем побеге уже знают и прекрасно понимают, что я приду за женой.
— Она служит приманкой, — догадался полковник. Он, похоже, потерял аппетит. — И вас там будут ждать все столичные маги.
Харвис кивнул. Ему и самому было интересно, сможет ли он одолеть всех преподавателей академии чародейства и волшебства, когда они осыплют его боевыми заклинаниями. Впрочем, Харвис понимал, что вряд ли выстоит — одиночка не в силах одолеть толпу. Значит, действовать надо было иначе.
— Мы должны спасти ее, — сказал принц, — а уже потом решать, кто именно стоит за всем этим.
— У тебя есть предположения? — поинтересовался полковник. Принц торжествующе посмотрел на него и сказал:
— Лучше, друг мой, намного лучше. У меня есть план.
* * *
Время тянулось медленно-медленно.
Эвглин заперли в небольшой, но вполне уютной комнате — первым делом она бросилась к открытому окну и разочарованно убедилась, что сбежать не получится. Окно выходило на глухую стену замка, которая затем утыкалась в ров, заполненный прозрачной водой насыщенного голубого цвета. Над водой парили сверкающие зеленоватые стрекозы, которые вспыхивали, едва только их стеклянные крылышки касались воды, и Эвглин поняла, что тут не обошлось без магии.
Она устало села на кровать, небрежно застланную тонким одеялом. Где сейчас Харвис, что с ним? Эвглин с ужасом подумала, что колдуна наверняка пытают. Да и с ней тоже вряд ли будут церемониться, если дело примет более серьезный оборот. Если ванн Бильт был с ней вежлив, то это еще не означает, что так будет всегда.
С врагами государства не церемонятся.
Эвглин стояла возле окна, смотрела на бескрайние луга, утопающие в тумане, и ее захлестывала обида и гнев. Ни она, ни Харвис никому не причинили зла и не хотели ничего дурного — их просто подставили, и никто из допросчиков не собирался слушать правду. Оказаться в заключении по обвинению, притянутому за уши! Эвглин поверить не могла, что это случилось.
Потом ей принесли обед — миску каши с мясом, ломоть каравая и яблоко. Проглотив все это, Эвглин поняла, насколько проголодалась — еда никак не утолила ее голод. А каково сейчас Харвису? Где он и что с ним?
Когда вечером откуда-то сверху раздался тоскливый протяжный звук трубы, Эвглин уже успела отчаяться. Она выглянула в окно и увидела, что к замку приближается разноцветная процессия, похожая на огромную гусеницу. Гусеница шевелилась всем телом, вздрагивала и через равные промежутки времени издавала дружный стон.
Перехожие калеки, поняла Эвглин. До этого она никогда не видела их, только читала в книгах, и теперь с любопытством смотрела, как бродяги, изувеченные красной проказой, движутся к опущенному через ров мосту. В отличие от белой проказы, смертельного вирусного заболевания, проказа красная была врожденным пороком и следовательно не заразной. В Эльсингфоссе такие прокаженные считались блаженными и особо угодными Господу — приютить их под своим кровом считалось делом достойным и благородным. Эвглин вздохнула и отошла от окна. Даже этим несчастным изувеченным болезнью людям жилось лучше, чем ей. Они могли пойти, куда захотят, и никто бы не запретил им этого… Никто и никогда не обвинил их в том, чего они не совершали.
В дверь постучали, и в замке заворочался ключ. На пороге обнаружился Иахим ванн Бильт, и Эвглин с ужасом заметила на его левой щеке брызги крови. Контраст с равнодушным, очень спокойным лицом был настолько пугающим, что Эвглин с трудом подавила желание зажмуриться.
— Как сидится? — практически дружелюбно поинтересовался ванн Бильт. Эвглин хмуро посмотрела на него и ответила:
