— Аурика не играла, — вдруг сказал Тобби. — У меня дома не было музыкальных инструментов. Я думал, что все это ерунда, а она не просила. Идите лучше к Брюн, Эрик. Я уже понял, как работает эта система.
«Весьма необычный способ избавиться от неприятного собеседника», — подумал Эрик, покидая лабораторию». Впрочем, Тобби можно было понять. Когда намекают на то, что лучший друг причастен к смерти жены, то тут невольно взбеленишься.
Брюн действительно играла на рояле — стояла рядом с инструментом, и Эрику казалось, что рояль счастлив. Раньше до него дотрагивались только служанки, вытиравшие пыль, он был всего лишь предметом интерьера, но пришла эта девушка, и рояль ожил, снова став самим собой. Великое это дело, быть кому-нибудь нужным. Услышав шаги Эрика, Брюн обернулась, смущенно и испуганно, словно ее застали за чем-то предосудительным.
— Я давно не слышал, как он звучит, — признался Эрик. — С самого детства, представляешь? Мама играла на нем, а потом ее не стало.
— Если хочешь, я сыграю что-нибудь еще, — предложила Брюн, но Эрику вдруг подумалось, что эта музыка должна принадлежать только ей одной. И только тогда, когда этого потребует движение души.
— У меня есть идея получше, — сказал он. — Конечно, если ты любишь бабочек.
— Бабочек? — улыбнулась Брюн. — Да, люблю. А что?
Эрик посмотрел в окно — солнечный день уже утратил жаркую яркость и стал наполняться насыщенными красками вечера. В глубине парка среди старых деревьев уже царят прохлада и сумрак.
— Самое время для небольшой прогулки, — улыбнулся Эрик. — Идем.
Он загадал, что если им никто не встретится по пути, то скоро вся эта история завершится, и финал будет хорошим. Слуги занимались делами по дому — вышколенные еще покойным отцом, они были приучены не попадаться на глаза хозяевам, если их не звали. В саду Эрик увидел маленькую фигурку садовника, который возился с розовыми кустами, но он был далеко, и Эрик решил, что это не считается.
— Куда мы идем? — заинтересованно спросила Брюн. Эрик подумал, что за фасадом приличной домашней девушки прячется легкая на подъем, активная и дерзкая искательница приключений, и это его обрадовало.
— Мы с Бертом нашли это место в детстве, — сказал Эрик. Они перешли мостик через пруд и оказались возле стены старых деревьев. Управляющий давно говорил, что эту часть парка следует вырубить, но Эрик раз за разом давал ему отказ и советовал не умничать. — Однажды отец устроил нам знатную выволочку, был вечер, и мы убежали из дома в парк.
Он вспомнил сумрачный вечер ранней осени. Ленты тумана выползали из-за стволов деревьев, превращая привычное и знакомое место во что-то таинственное и жуткое. Гувернеры и наставники всегда говорили: дети, не ходите в дальний парк! — но Эрик и Берт, не сговариваясь, направились именно туда.
— Нам хотелось, чтоб нас не нашли, — продолжал Эрик. Тропинка, петлявшая между деревьями, была чистой и ровной, хотя здесь редко кто ходил. — И мы решили, что надежно спрячемся там, где ручейки становятся болотцем.
— Здесь есть болото? — Брюн поежилась и осеклась. Вспомнила собственные слова об убийстве Эвги и, должно быть, решила, что Эрик собирается сделать то же самое. Все-таки она не доверяет ему до конца, даже приняв предложение руки и сердца.
И так будет еще долго. Эрик прекрасно это понимал.
— Есть, но мы сейчас не туда, — торопливо ответил Эрик. — Тогда мы тоже не дошли до болота. Заблудились в тумане и выбрались вот сюда…
Тропинка вывела их на небольшую тенистую поляну среди деревьев, заросшую дикой травой. Здесь, среди темных стволов и густых трав, не верилось, что стоит пройти совсем немного — и мир изменится, появится огромный дом, начиненный артефактами, а трава на газонах будет аккуратно подстрижена. Эрик помог Брюн перебраться через поваленное дерево и предложил:
— Присаживайся. Надо подождать совсем чуть-чуть.
Кажется, Брюн вздохнула с облегчением.
— Неужели ты и правда подумала, что я хочу заманить тебя в болото? — с улыбкой спросил Эрик. Брюн посмотрела на него, как на сумасшедшего.
— Разумеется, нет, — ответила она. — Просто вспомнила жен Альберта, и мне стало не по себе. И вообще… — Брюн замялась и сказала: — Я думаю о тебе намного лучше, чем ты сам о себе думаешь.
Эрик улыбнулся и благодарно сжал ее руку. Подумалось, что он вот так бы всю жизнь просидел с Брюн на этой поляне. Где-то над ними негромко защебетала птичка, и по траве на поляне пробежала невидимая волна. Это было как дуновение ветра — но теплый воздух, наполненный запахом трав и воды, был неподвижен.
— Начинается, — с затаенной радостью произнес Эрик.
Над травой задрожали мелкие золотые огоньки. Брюн ахнула, сильнее сжала руку Эрика. Огоньки медленно-медленно стали подниматься вверх, и вскоре стало ясно, что это крошечные бабочки — они разворачивали тонкие прозрачные крылышки, густо усеянные пыльцой, и, вздрагивая, неторопливо начинали полет.
Это было удивительно и красиво. Бабочки порхали над поляной, золотая пыльца с их крылышек рассыпалась в траву, окутывая поляну прозрачной дымкой, и Брюн смотрела на это зрелище с восторгом ребенка перед новогодней елкой. Эрик вспомнил, как они с братом сидели в траве, прижавшись друг к другу, глядели, как кружит стайка бабочек, и мир больше не казался им ни плохим, ни жестоким.
— Раньше стая была намного меньше, — сказал он, когда бабочки, словно повинуясь незримому сигналу, стали подниматься вверх, к кронам деревьев. — Когда мы с Бертом попали сюда, тут было всего четыре бабочки…
Он вдруг увидел себя и брата со стороны: зареванные испуганные дети зачарованно смотрят на светящихся бабочек, и на их лицах медленно высыхают потеки слез.
— Это… это невероятно, — прошептала Брюн, и Эрик увидел, что в ее глазах появился влажный блеск. — Это волшебно.
Она обернулась к Эрику и проговорила:
— Спасибо, что показал мне это.
И теперь в ее голосе не было ни страха, ни досады, ни горечи. Только любовь и благодарность.
* * *
Эрик постучал в дверь комнаты Брюн поздним вечером, когда все обитатели дома уже спали. Брюн только что вышла из ванны и, услышав стук, вдруг испугалась: мать всегда говорила, что джентльмен не должен видеть леди с растрепанными волосами.
В тот же миг она назвала себя набитой дурой. Ведь Эрик не раз видел ее и растрепанной, и несчастной, и больной. Хуже от этого не стало. Если сейчас он здесь — точно не стало.
Они несколько минут стояли на пороге, молча глядя друг на друга, и Брюн со сладким ужасом понимала, зачем он пришел. Мать сказала бы, что такие вещи порядочные люди делают только после свадьбы, но сейчас, в эту минуту, никакие правила уже не имели значения. В груди вдруг стало тесно и горячо, к щекам прилил горячечный румянец, и Брюн едва слышно промолвила:
— Я думала, ты уже спишь, — и в тот же миг поняла, что сморозила очередную глупость. Эрик только улыбнулся — мягко, почти смущенно.
