Чай остыл, и Марина залпом выпила всю чашку. Роман сидел и чувствовал, что у него в буквальном смысле волосы встают дыбом. Он уже не был уверен, что правильно поступил. Затащил Марину к себе, хотел просто поговорить. А оно вон как оборачивается…
Допив чай, Марина продолжила:
– В общем, в детском комбинате мне жилось неплохо. Но это не могло продолжаться бесконечно. Когда родится ребенок, меня там уже держать не будут. А куда мне идти? Получается, надо искать съемную квартиру. И стала я потихоньку присматривать жилье. У меня ведь работа ночная, а целый день был свободный. Я стала искать по объявлениям. Весь город исходила! Пешком, конечно. Но подбадривала себя: беременным пешие прогулки – всегда на пользу. Вот только не очень везло: увидев выпирающий живот, хозяева мне отказывали. Не хотели для себя проблем. Я привыкла к отказам, но упорно продолжала искать. И удача мне улыбнулась. Одна старушка искала себе помощницу по хозяйству с проживанием. Я пришла, чтобы поговорить. Раиса Петровна оказалась очень хорошим человеком, отнеслась ко мне с пониманием и сочувствием. Сказала, что даже денег с меня брать не будет. Ей просто нужен был человек в доме. Она была очень пожилая и совершенно одинокая. Пресловутый стакан воды подать некому. Или «скорую» вызвать, если вдруг давление прыгнет или еще какой приступ… В общем, мы договорились, что я буду выполнять всю домашнюю работу. Ну, мне не привыкать… И ты знаешь, мы так с ней сдружились, просто удивительно! Я сразу предупредила, что когда родится ребенок, мне деваться будет некуда. А она не возражала, даже рада была. Сказала, что теперь у нее будет как бы семья: дочка и внук. Правда, не внук родился, а внучка. Милочка.
Роман задохнулся:
– Так я – отец?!
Марина уточнила:
– Биологический. Это отцовством не считается.
– Почему это?!
Она посмотрела на него снисходительно:
– Настоящий отец – тот, кто вынянчит беременную жену, потом побегает сутки под окнами роддома, потом пройдет все этапы: болят ушки, болит животик, режутся зубки. Тот, кто запомнит первый самостоятельный шаг своего ребенка, первое слово, первый класс, первую влюбленность своего чада. Всё это прошло мимо тебя. Так какой же ты отец?
Он даже покраснел от возмущения:
– А ты дала мне возможность в этом поучаствовать? Скрыла от меня! Порядочные люди так не поступают! Почему ты не поставила меня в известность?
Марина распахнула глаза:
– Тебя – в известность? Зачем?
– Как – зачем? – почти кричал Роман. – Если я – отец, я имел право знать! Ты просто обязана была мне сообщить! Тем более тебе самой так трудно приходилось…
Марина прищурилась и тоже повысила голос:
– Предположим, я бы тебе сообщила. Мне такое даже в голову не приходило, но – допустим. И что дальше? Ты бы взял меня за руку и отвел на аборт! А я даже мысли об этом не допускала. Наоборот, мне было не нужно, чтобы ты узнал. Я хотела дать жизнь ребенку, и я это сделала.
– Но почему сразу «на аборт»?! Почему ты решила за меня?
– Потому что тогда, в деревне, ты мне поведал, как лихо расправился с двумя предыдущими детьми, которым даже не позволил родиться. Вот те девушки как раз сообщили тебе, всё честь по чести. И как ты отреагировал? Сам же рассказывал… Еще и гордился собой! – Она перешла на крик. – Хотя те девушки, я думаю, были из приличных семей. И то не помогло. А если бы я пришла с таким же сообщением? Вполне может быть, что ты бы меня с лестницы спустил! И вопрос с абортом решился бы сам собой…
Роман сник. Крыть было нечем. Он вспомнил, как он в красках расписывал Марине свои «геройства»: сам проследил, чтобы обе девушки избавились от нежелательных последствий, еще и бахвалился, что ни одной из них не удалось его «окрутить».
Он потер лицо ладонями и постарался успокоиться. Сказал уже нормальным тоном:
– Что ж мы орём друг на друга? Толку-то… Эти события уже получили свое место на шкале времени. Никто ничего не изменит, даже Господь Бог. Ты дальше рассказывай. Значит, Милочка… Где она теперь, чем занимается?
– Да в школе она.
Он оторопел:
– Как – в школе?… Это сколько же ей лет? Она что, в каждом классе по два года сидела?
Марина засмеялась: раскатисто, звонко.
– Ты не понял. Она не учится, она там работает. Мила – учительница.
– Ах так… Понятно. Она знает обо мне?
Марина покачала головой:
– Нет, конечно. Зачем бы я стала ей рассказывать о человеке, которого она никогда в жизни не увидит? И как бы я объясняла ей – почему не увидит?
– Но она наверняка спрашивала!
– Спрашивала. Когда маленькая была, еще до школы. Почему у некоторых ее подружек папы есть, у некоторых – нет. У нее тоже нет. Кстати, удивительно много детей растет в неполных семьях. Но я объяснила ей, что это – не трагедия. Точно так же, как у кого-то есть брат, у кого-то – сестра, у кого-то младшие, у кого-то старшие. А у кого-то нет ни братьев, ни сестер. Кстати, большинство семей действительно останавливаются на одном ребенке. И я сказала: все семьи – разные. Вот наша семья – это я, ты и бабушка. Бабушкой она звала Раису Петровну. Та сама так попросила. Она в Милочке души не чаяла. Нарадоваться не могла: на склоне лет Бог послал ей такую замечательную внучку. И Милочка платила ей беззаветной любовью. Когда меня выписали из роддома, забирать меня пришли только Раиса Петровна и Мишель – по старой памяти.
Роман вскинулся:
– Кстати, почему этот замечательный Мишель не женился на тебе? Не хотел воспитывать чужого ребенка?
Марина удивилась:
– Кто? Мишель? А с чего бы ему на мне жениться? Ты что! У нас отношения были другого рода. Он совсем иначе ко мне относился. Как к младшей сестренке. И помогал, как мог. Он, кстати, потом женился. По любви, между прочим. Жена у него замечательная. Валя. Тоже музыкант. И они быстренько, одного за другим, родили двух пацанов. Такие мальчишки славные! Тоже музыкально одаренные. Ну еще бы, с такими родителями! Мы сразу начали общаться семьями. Мила считала себя старшей сестрой этих карапузов. Так что ее положение было все-таки лучше, чем мое когда-то, в детстве. Пока жива была моя бабушка, я была под ее крылом, а как бабушки не стало, я осталась практически одна. Из-за матери с нами никто знаться не хотел, даже соседи сторонились. А у Милы была и мама нормальная, и бабушка, и два брата – как она считала. Валю с Мишелем она звала, конечно, тетей и дядей. Так что чувствовать себя ущербной, обделенной у нее причин не было. В общем, пока я была в декрете, мы проживали те деньги, что я выручила за продажу домика деревенского. Мы не шиковали, так что хватило. А когда Милочке исполнилось полтора года, ее уже можно было отдавать в ясли. И я вернулась на прежнее место работы, в ясли-сад. Только уже не ночным сторожем, а нянечкой. Попросилась в Милочкину группу. Заведующая пошла навстречу. Так что мы с дочкой не расставались совсем: и в садике вместе, и дома вместе. Жизнь стала налаживаться. Зарплата нянечки, конечно, мизерная. Зато на еду тратиться не надо было: мы с Милой целый день в садике кушали, а вечером я остатки домой приносила.
