– Кстати, – сказал он, – как прошла твоя встреча с Бесединой?
Забродов молча уселся на край колодца и спустил ноги вниз.
– Нормально прошла, – сказал он через плечо. – Давай, полковник, берись за ворот и начинай понемногу опускать. Силенок-то хватит?
– Старый дурак, – сказал Сорокин, взялся за железную рукоятку ворота, покрепче уперся ногами и начал медленно, осторожно опускать этого сумасшедшего в колодец.
Через десять минут Забродов с мокрыми взъерошенными волосами, закутанный в одеяло, все еще время от времени непроизвольно лязгая зубами, сидел на самом солнцепеке, оседлав вынесенный из дома специально для него стул, и с удовольствием слушал, как Валерия Матвеевна очень сдержанно и интеллигентно костерит зятя. В одной руке у нее был граненый стакан, в другой – бутылка водки. Внутри бутылки плавал длинный сморщенный стручок красного перца, при одном взгляде на который хотелось попросить воды.
Теща полковника Сорокина намеревалась попотчевать Иллариона перцовкой собственного приготовления, но это у нее никак не получалось: она все время отвлекалась на зятя, находя все новые и новые эпитеты для описания его окаянства.
– Не понимаю, как можно заставить человека, который заглянул к тебе в гости, лезть в колодец из-за какого-то несчастного ведра, цена которому – копейка, – говорила она.
– А я, например, очень даже понимаю, – осторожно огрызнулся Сорокин. – Из-за этого копеечного ведра, уважаемая теща, вы меня вторые сутки пилите, впору самому в колодец прыгать. И без веревки, чтобы уж наверняка…
Валерия Матвеевна, которая уже собралась было, наконец, налить Иллариону перцовки, снова повернулась к зятю.
– Ax! Ox! – воскликнула она с сочувствием, в котором в равных пропорциях смешались яд и насмешка. – Посмотрите на него! Совсем заездили человека! Запилили насмерть!
Впору предъявлять мне обвинение по статье «Доведение до самоубийства»…
– Представьте себе, – буркнул Сорокин, до смешного похожий на школьника, которого распекают на педсовете за разбитое окно и который из последних сил пытается огрызаться, Валерия Матвеевна открыла рот, чтобы окончательно добить строптивого зятя, но тут Илларион решил, что полковника пора спасать, и демонстративно лязгнул зубами. Полковничья теща спохватилась и торопливо налила ему полстакана своего зелья. Илларион выпил, и у него перехватило дыхание.
Сорокин смотрел на него с откровенным любопытством и не без легкого злорадства; Валерия Матвеевна тоже выжидательно смотрела на него, и потому Забродов содрогнулся, хватанул ртом воздух, выпучил слезящиеся глаза и побежал искать воду только мысленно, внутри собственной кожи. Внешне же он остался абсолютно невозмутим, как будто ему каждый день приходилось хлебать нечто среднее между расплавленным свинцом и змеиным ядом. Сорокин почесал затылок, ухмыльнулся и протянул Иллариону неизвестно откуда взявшийся соленый огурец.
– Мерси, – собрав последние силы, вполне обыкновенным голосом сказал Илларион и торопливо захрустел огурцом.
По всему его телу растекалось приятное тепло, в голове легонько шумело, и он подумал, что уже, пожалуй, и впрямь староват для того, чтобы нырять в колодцы. Огурец был бочковой, очень вкусный, и Илларион съел его с огромным удовольствием, почти погасив пылавший в пищеводе пожар, – Вот настоящий мужчина, – объявила Валерия Матвеевна, победоносно глядя на Сорокина. – Даже не поморщился!
– Я бы тоже не поморщился, – обиженно проворчал Сорокин, – но вы бы тогда сказали, что я настоящий алкоголик. Законченный.
Илларион ухмыльнулся и за спиной Валерии Матвеевны показал Сорокину безымянный палец своей правой руки, на котором не было обручального кольца. Сорокин сердито отвел взгляд: он и без Забродова прекрасно знал, чем отличается жизнь женатого мужчины, отца семейства и примерного зятя, от жизни такого закоренелого холостяка, как Илларион.
У обоих способов существования были свои плюсы и минусы, просто в данный момент все совпало так, что Забродов оказался на коне. Впрочем, приходилось признать, что Забродов, как правило, оказывается на коне независимо от обстоятельств и, более того, довольно умело ими управляет. Уж не для того ли он полез в колодец, чтобы легче было перетащить на свою сторону тещу?
– Хотите еще, Илларион? – спросила Валерия Матвеевна, наклоняя в сторону Забродова горлышко бутылки.
Сорокину показалось, что Забродов слегка содрогнулся, но, чтобы это заметить, его нужно было очень хорошо знать.
– Боюсь, вы и впрямь решите, что я алкоголик, – заявил этот хитрец, искоса поглядывая на бутылку с выражением собаки, у которой на носу лежит котлета и которой эту котлету есть запрещено.
– Сто граммов, чтобы согреться после такого купания, это никакой не алкоголизм, – решительно Заявила теща полковника Сорокина. – Ведь хочется же?
– Ну какой же мужчина откажется от выпивки, да еще из рук столь блестящей и разумной дамы! – воскликнул Забродов.
– Не так уж я и разумна, как вам кажется, – кокетливо заявила Валерия Матвеевна. – Видели бы вы меня лет десять назад!
Полковник Сорокин прикрыл глаза ладонью, чтобы не видеть, как его теща кокетничает с этим завернутым в одеяло проходимцем.
– Довольно, довольно, – говорил тем временем Забродов, решительно прикрывая ладонью стакан. – Так я у вас опьянею, а у меня, между прочим, дело.
– Сейчас я вас оставлю, – ответила Валерия Матвеевна, – и вы на свободе обсудите свои мужские дела.
– Видите ли, – вдруг сказал Забродов, – дело у меня не столько к вашему зятю, сколько к вам.
Валерия Матвеевна слегка приподняла брови и сделала внимательное лицо, а Сорокин насторожился. «Это еще что такое?» – подумал он.
– Понимаете, – с очаровательной улыбкой профессионального попрошайки продолжал Илларион, – я затеял у себя ремонт, и теперь мне совершенно негде жить. Одни знакомые разъехались, у других просто нет места, третьи… Ну, вы понимаете, кому нужен посторонний человек в доме? Одно дело – приятно провести вечер в хорошей компании, и совсем другое, когда эта компания днем и ночью, изо дня в день мелькает у тебя перед глазами… Так вот я и подумал: а не сдадите ли вы мне на время какой-нибудь угол? Я неприхотлив, могу спать на чердаке или, скажем, в сарае…
– Стоя, – не скрывая иронии, вставил Сорокин. – Между граблями и лопатой…
– Помолчи, – прервала его теща и снова повернулась к Иллариону. – Голубчик, да мне вас сам бог послал!
– Маниту, – вполголоса уточнил полковник Сорокин и пошел накрывать на стол. Он еще не знал, что задумал этот прохиндей, но вынужден был признать, что его появление оказалось весьма и весьма кстати.
Глава десятая
Майкову снилось, что он расстреливает из своего пистолета сдобные булочки – кладет их на полку и стреляет сначала с торца, а потом разворачивает и палит сбоку. Интереснее всего было то, что пули не пробивали булочки насквозь, а застревали, дойдя почти до самого конца, уперевшись в корочку.
