Девушки выполнили его желание. Джудит, у которой сохранились более ранние воспоминания, чем у сестры, испытала неизъяснимую радость, услышав эти слова.
Между нею и ее мнимым отцом никогда не было особой симпатии. Подозрения не раз мелькали в ее уме, когда она вспоминала подслушанные ею разговоры отца и матери. Было бы преувеличением сказать, что она никогда не любила старика, но, во всяком случае, надо признаться: она теперь радовалась, что природа не наложила на нее долга любить его. Хетти испытывала совсем другие чувства. Она была не способна к тем тонким различиям, которые умела делать ее сестра, но натура у нее была глубоко привязчива, и она по-настоящему любила своего мнимого отца, хотя и не так нежно, как покойную мать. Ей больно было слышать, что он не имеет права на ее любовь. Смерть и эти слова как бы вдвойне лишали ее отца. Не будучи в силах совладать с собой, бедная девушка отошла в сторону и горько заплакала.
Это несходство в настроении у обеих девушек заставило их в течение долгого времени хранить молчание.
Джудит часто подавала воду страдальцу, но не хотела докучать ему расспросами, отчасти щадя его, но еще больше, говоря по правде, из боязни, как бы дальнейшие объяснения не изгнали приятной уверенности, что она не дочь Томаса Хаттера. Наконец Хетти осушила свои слезы, подошла ближе и села на стул рядом с умирающим, который лежал, вытянувшись во весь рост, на полу.
Подушкой ему служила груда оставшейся в доме старой одежды.
— Отец! — сказала она. — Разрешите называть вас отцом, хоть вы и говорите, будто вы не отец мне. Отец, позвольте почитать вам библию. Мать всегда говорила, что библия приносит утешение страждущим. Она часто тосковала, страдала и тогда заставляла меня читать библию. Это всегда приносило ей облегчение. Много раз мать слушала меня, когда слезы лились у нее из глаз, а под конец начинала улыбаться и радоваться. Отец, вы и не знаете, какую пользу может принести вам библия, потому что никогда не испытывали этого! Теперь я прочитаю вам главу, которая смягчит ваше сердце, как смягчила сердце гуронов.
Нет надобности объяснять, что бедная Хетти отнюдь не вникала в смысл библии.
Выбирая какое-нибудь место для чтения, она руководствовалась только своим инстинктом. На этот раз ей пришло в голову, что покойная мать больше всего любила книгу Иова и всегда перечитывала ее с новыми наслаждением. Хетти знала ее почти наизусть и теперь начала уверенно читать:
— «Погибни день, в который родился я, и ночь, которая сказала: зачался человек. Ночь та будет тьмою, и…»
Тут болезненные стоны умирающего на минуту прервали чтение. Хаттер бросил вокруг себя беспокойный, блуждающий взгляд, но вскоре нетерпеливым движением руки подал знак, чтобы чтение продолжалось. Исполненная необыкновенного одушевления, Хетти громким и твердым голосом прочла все те главы, где страдалец Иов, проклявший день своего рождения, примиряется наконец со своей совестью.
— Вы теперь чувствуете себя лучше, батюшка? — спросила Хетти, закрывая книгу. — Матушке всегда было лучше, когда она читала библию…
— Воды… — перебил Хаттер. — Дай мне воды, Джудит. Неужели мой язык всегда будет так гореть? Хетти, в библии, кажется, есть рассказ о человеке, который просил остудить ему язык, в то время как сам он жарился на адском огне.
Джудит, потрясенная, отвернулась, а Хетти поспешила отыскать это место и громко прочитала его несчастной жертве собственной алчности.
— Это то самое, бедная Хетти, да, это то самое. Теперь мой язык остудился, но что будет потом?
Эти слова заставили умолкнуть даже простодушную Хетти. Она не нашлась, что ответить на вопрос, проникнутый таким глубоким отчаянием. Сестры ничем не могли помочь страдальцу. Лишь время от времени они подносили воду к его пересохшим губам. Тем не менее Хаттер прожил дольше, чем смели надеяться девушки, когда нашли его. По временам он невнятно говорил что-то, хотя гораздо чаще губы его шевелились беззвучно. Джудит напряженно прислушивалась и могла разобрать слова: «муж», «смерть», «пират», «закон», «скальпы» и несколько других в том же роде, хотя они и не составляли законченных фраз, имеющих определенное значение. Все же эти слова были достаточно выразительны, чтобы их могла понять девушка, до которой не раз доходили слухи, рисующие прошлое ее мнимого отца довольно мрачными красками.
Так прошел мучительный час. Сестры совсем не думали о гуронах и не боялись их возвращения. Казалось, горе охраняло девушек от этой опасности. Когда наконец послышался плеск весел, то даже Джудит, которая одна имела основание бояться врагов, не вздрогнула — она тотчас же поняла, что приближается ковчег. Девушка смело вышла на платформу, ибо, если бы оказалось, что гуроны захватили судно, все равно бежать было невозможно. Джудит чувствовала в себе уверенность и спокойствие, которые иногда дает человеку крайнее несчастье. Но пугаться было нечего: Чингачгук, Уа-та-Уа и Непоседа — все трое стояли на палубе баржи и внимательно вглядывались в «замок», желая убедиться, что враги действительно удалились. Увидев, что гуроны отплыли и к «замку», приблизилась пирога с девушками. Марч решил направить баржу к платформе. В двух словах он объяснил Джудит, что бояться нечего, и затем поставил судно на место его обычной стоянки.
Джудит ни слова не сказала о положении своего отца, но Непоседа слишком хорошо знал ее и сразу понял, что стряслась какая-то беда. Он вошел в дом, но уже не с таким развязным видом, как обычно, и, очутившись в комнате, увидев Хаттера, лежавшего на спине, а рядом с ним Хетти, которая заботливо отгоняла от него мух.
События этого утра вызвали значительную перемену в поведении Непоседы. Несмотря на умение плавать и готовность, с которой он прибегнул к единственному средству своего спасения, его беспомощное положение в воде, когда он был связан по рукам и ногам, произвело на Марча такое же впечатление, какое близость неминуемой кары производит на большинство преступников. Страх смерти и сознание полной физической беспомощности еще жили в его воображении. Отвага этого человека была в значительной мере следствием его физической мощи, а отнюдь не твердости воли или силы духа. Герои такого рода обычно теряют значительную долю своего мужества, когда им изменяют телесные силы. Правда, Непоседа был теперь и свободен и крепок по-прежнему, но то, что произошло, еще не изгладилось из его памяти. Впрочем, если бы ему суждено было прожить целое столетие, то и тогда все пережитое за несколько мгновений, проведенных в озере, должно было бы оказать благотворное влияние если не на его манеру держаться, то, во всяком случае, на характер.
Непоседа был глубоко потрясен и удивлен, застав своего старого приятеля в таком отчаянном состоянии. Во время борьбы с гуронами в «замке» он был слишком занят, чтобы интересоваться судьбой товарища.
Индейцы старались захватить его самого живьем, не прибегая к оружию. Вполне естественно, что Непоседа думал, будто Хаттер попросту попал в плен, тогда как ему самому удалось спастись благодаря своей неимоверной физической силе и счастливому стечению обстоятельств. Смерть в торжественной тишине комнаты была для него в новинку. Хотя Непоседа и привык к сценам насилия, но ему еще никогда не приходилось сидеть у ложа умирающего и следить за тем, как пульс постепенно становится все слабее и слабее. Несмотря на перемену в его чувствах, манеры у него остались в значительной степени прежними, и неожиданное зрелище заставило его произнести следующую весьма характерную речь.
