— Совершенно необязательно быть лучшей по каждому предмету, Таша!
— Сказала это девица, которая явилась в колледж по блату. И тут же обзавелась… Кстати, почему Кейн теперь даже не ужинает с нами?
Стивенсон неожиданно поддержал своего закадычного врага:
— У меня ощущение, что если бы не обязательство защищать нас, то он уже рванул бы куда-нибудь на Аляску. И еще ощущение, что он не выносит Лорен.
Я не ответила. Они были правы: и Таша со своей наблюдательностью, и Пол — с животной интуицией. За три дня атмосфера не улучшилась. Кейн избегал меня, и если бы он появился за ужином, то наверняка я сама бы придумала повод, чтобы подняться в свою комнату. Парадоксально, но при этом я постоянно ощущала сосущую тоску. Пусть бы зашел, выдал что-нибудь ужасное в своей манере — и на душе бы полегчало. Теперь, в вынужденной изоляции, я могла анализировать свои ощущения лучше. Кажется, мне всегда нелепым образом импонировал его жуткий юмор и целостная беспринципность. Что бы он ни творил, это как-то слишком легко прощалось. То есть Кейн… умел мне нравиться при всех своих недостатках. Притом я могла четко сформулировать, почему мне нравится Дастин: правильный, нежный, серьезный, внимательный, таких и делают главными персонажами в эпических историях — герой без страха и упрека. В Кейне невозможно назвать ни одной черты, чтобы он в эпической истории изображал кого-то, кроме главного злодея. И несмотря на это, он каким-то невероятным образом мне нравился. Но разве он не создан для того, чтобы нравиться?
Это ерунда. Вернется Дастин, и все встанет на свои места. У меня даже от телефонных разговоров с ним мысли на место вставали. Серьезно смущало только одно: за три последних ночи мне не приснилось ни одного кошмара. Таша со Стивенсоном тоже на плохие сны не жаловались, а до них хотя бы отголоски должны доходить. Вряд ли мы всей честной компанией успели выработать иммунитет. И означать это могло только то, что Кейн все три ночи не спал. Быть может, он отлеживается в своем подвале, прогуливая занятия? Вряд ли, ведь именно на его совести наша защита. И машину сегодня он вел медленнее обычного, когда мы возвращались домой. В итоге я посчитала себя обязанной зайти к нему и убедиться, что демоны прекрасно могут обходиться без сна хоть неделями. И их бессонница ни в коем случае не означает близость к нервному срыву.
На стук он не ответил, потому я вошла без приглашения. Прикрыла дверь за собой и села на пол рядом с ней. Кейн лежал на кровати: глаза открыты, но в мою сторону даже не посмотрел.
— Кейн, ты в порядке?
— Конечно. С чего ты взяла, что нет?
— Дастин возвращается в пятницу.
— Знаю. Я говорил с ним.
— Кейн, мы можем как-то сосуществовать? Просто из уважения к друг другу? Дастин сразу заметит это напряжение.
— У меня нет к тебе уважения. Но я могу с тобой сосуществовать из-за бесконечной любви к себе. Не собираюсь портить отношения с братом из-за какой-то тебя. А мне он еще в хозяйстве сгодится. Как мне повезло быть эгоистом.
Я закрыла глаза. Тогда его голос звучал еще глубже, как если бы под каждым словом скрывался айсберг неозвученных мыслей.
— Все верно, Кейн. Будь эгоистом до конца. Но… сейчас ты почему-то не выглядишь эгоистом. И потому скажи еще раз, что с тобой все в порядке.
Длинная пауза.
— Ты лучше за собой присматривай, Лорен. Тебе это чувство могли и внушить, а с внушением сложно бороться, если есть внутренняя готовность.
— Какое чувство? — глупо переспросила я, но глаза так и не открыла. Уперлась лбом в колени и зажмурилась еще сильнее.
— То самое, которое заставляет тебя сейчас переживать за меня сильнее, чем за то, что подумает Дастин.
— А ты? Тебе не внушили?
— Не знаю. Уходи отсюда.
Но я, вопреки всем доводам разума, не пошевелилась. Пыталась заставить себя встать, но на это требуется чуть больше воли, чем я обладаю. Еще немного. Вздрогнула, когда Кейн заговорил снова:
— Я иногда думаю, что это не внушение. Мы с Дастином видели тебя во сне, но в разных ситуациях. Я ведь даже лица твоего не запомнил — узнал, но не сразу. Помнишь, ты тогда обернулась? Я стоял за твоей спиной. Взволнованная, уставшая, растрепанная, мешки под глазами. Я видел много красивых девушек, Лорен. По сравнению с ними ты вовсе не красива. Ты самая обычная. Банальная. Почти примитивная. Никаких тебе длинных ресниц или пухлых губ. Еще и растрепанная, с этими жуткими мешками…
— Я тогда была сразу после долгой дороги. Нашел, к чему придираться.
Сказала это без возмущения. Но посмотрела на него. Кейн по-прежнему говорил в потолок:
— Таких я только на территории колледжа пару сотен отыщу. И еще пару сотен, которые никогда не бывают в настолько плачевном положении, чтобы просто причесаться. Понимаешь?
— Не особо.
— …и я тогда подумал, что Дастин уж слишком перегибает со своим сном. Повинуется ему, а не выбирает сам. Почему именно эта серая мышь станет его спасением, а не любая другая серая мышь?
— Если ты собирался меня обидеть, то продолжай, — я усмехнулась.
— Да нет… я не собирался обижать. Просто рассказываю. Уходи или слушай дальше, — сделал паузу. Конечно, я не думала шевелиться. — Нет, ты можешь быть ничего — я потом это заметил… особенно когда сильно злишься или боишься. Но дело не в этом. Дело вообще не в тебе — в нас с Дастином. Он уверил себя, что ты будешь с ним. И потому не заметил, что в тот первый день ты была серее, чем самая серая мышь. А я… я вспомнил свой сон о тебе. Тот, в котором даже лица твоего не запомнил, но мне было больно — так, как никогда в реальности больно не было.
— Тебе было больно, когда ты приносил меня в жертву?
Он будто не услышал:
— Я способен убить человека, Лорен. Даже уверен, что способен убить сотню или тысячу людей. Возможно, когда-нибудь этим и займусь, когда остальное окончательно наскучит. Но когда я убивал тебя — я будто сам себя убивал.
Поскольку он замолчал, я переспросила еще тише:
— И что это означает? — сердце сжалось, потому как я и сама понимала, к чему он ведет.
— …я все смотрел и смотрел на тебя в тот первый день и никак не мог понять, каким образом ты станешь настолько важной для меня. И сейчас мы вдруг оказались в этой самой точке. Но это не произошло сразу. Каждое твое слово, каждый раз, когда ты злилась или боялась, даже эти чертовы растрепанные волосы и мешки под глазами, безобразная растянутая футболка, татуировка на животе с буквой моего имени, но раздражающая тем, что посвящена другому человеку… Все вместе привело меня в эту точку. Я не думаю, что это внушение. Оно работает не так.
Воздух плотным комком забил горло. Это признание — самое настоящее, на которое Кейн вообще способен. Не в силах выдавить ни слова, я слушала дальше:
— Это не любовь. Желание. Не секса даже, а просто желание целовать тебя. Мне, наверное, большего и не нужно. И вполне возможно, что я сам тебе и внушил ответное желание. Не собирался этого делать, так вышло. Теперь понимаешь?
