— Ну что, мой друг? Уж не собираетесь ли вы учить псалмопению бобров?
— Вот именно, — последовал быстрый ответ.
Глава 22
Основа: Вся ли наша компания в сборе?
Пигва: Все налицо. А вот и замечательно подходящее местечко для нашей репетиции.
Шекспир. «Сон в летнюю ночь»
Читатель может скорее представить себе изумление Хейворда, чем мы описать его. Его крадущиеся индейцы внезапно превратились в четвероногих животных, озеро — в пруд бобров, водопад — в плотину, устроенную этими трудолюбивыми и умными животными, а неведомый враг — в испытанного друга, Давида Гамута, учителя псалмопения. Присутствие его возбудило столько неожиданных надежд насчет участи обеих сестер, что молодой человек выскочил из засады и побежал к двум главным действующим лицам этой сцены.
Взрыв веселья Соколиного Глаза улегся не скоро. Грубо, без всякой церемонии, он вертел Гамута во все стороны и несколько раз повторял, что гуроны отличились при выборе для него костюма. Потом он схватил руку кроткого Давида, пожал так сильно, что у того показались слезы на глазах, и пожелал ему успеха в его новом деле.
— Вы только что собирались поупражнять вашу глотку среди бобров, не правда ли? — спросил он. — Хитрые дьяволы уже несколько знакомы с этим делом, потому что отбивают такт хвостами, как вы сами слышали сейчас. И сделали они это весьма вовремя, иначе мой «оленебой» первый заговорил бы с ними. Я знал людей, умевших читать и писать, которые были гораздо глупее старого опытного бобра; но что касается голоса, то они родились немыми! А как вам нравится вот такая песня?
Давид заткнул уши, и даже Хейворд, который был предупрежден заранее, взглянул вверх, ища птицы, когда в воздухе раздалось карканье ворона.
— Видите, — сказал со смехом разведчик, указывая на остальных путников, которые появились вдали, как только раздался сигнал, — вот эта музыка имеет свои несомненные достоинства: она дает мне два хороших ружья, не говоря уже о ножах и томагавках. Но мы видим, что вы в безопасности; расскажите же, что сталось с девушками?
— Они в плену у язычника, — сказал Давид, — и, хотя сердце их неспокойно, они в безопасности и устроены с удобством.
— Обе? — задыхаясь, спросил Хейворд.
— Вот именно! Хотя путь наш был тяжел и съестные припасы скудны, нам не на что было жаловаться, кроме насилия над нашими чувствами, когда нас вели пленниками в далекую страну.
— Да благословит вас бог за эти слова! — воскликнул, дрожа, Мунро. — Я получу назад моих девочек здравыми и невредимыми!
— Не знаю, скоро ли им удастся освободиться, — возразил Давид. — Глава этих дикарей одержим злым духом, которого не может усмирить никто, кроме всемогущего. Я пробовал подействовать на него и на спящего и на бодрствующего, но, по-видимому, на него не влияют ни звуки, ни слова…
— Где этот негодяй? — резко перебил разведчик.
— Сегодня он охотится на лосей со своими людьми, а завтра, как я слышал, они пойдут дальше в эти леса и ближе к границам Канады. Старшая девушка отправлена к соседнему племени, хижины которого лежат за черной вершиной той горы; младшая же оставлена с женщинами гуронов, жилища которых находятся только в двух милях отсюда, на плоскогорье, там, где огонь выполнил миссию топора и тем самым подготовил место для их поселения.
— Алиса, моя бедная Алиса! — пробормотал Хейворд. — Она потеряла последнее утешение — поддержку сестры!
— Вот именно! Но, если хвала и божественные псалмы могут утешить огорченную душу, она не страдала.
— Разве музыка доставляет ей удовольствие?
— Самое серьезное, самое возвышенное удовольствие! Хотя я должен признаться, что, несмотря на все мои старания, девушка плачет чаще, чем смеется. В такие минуты я избегаю священных песен. Но бывают сладкие, спокойные часы доброго настроения, когда слух дикарей поражает звучание наших голосов.
— А почему вам позволяют расхаживать всюду беспрепятственно?
Давид, приняв вид скромного смирения, отвечал:
— Такому червю, как я, нечем хвастаться. Но, хотя сила псалмопений утерялась в страшном, кровавом поле, через которое нам пришлось пройти, она снова возымела свое влияние на души язычников, и мне позволяют приходить и уходить когда угодно.
Разведчик рассмеялся и дал, может быть, более удовлетворительное объяснение странному снисхождению дикарей:
— Индейцы никогда не трогают человека, если он не в своем уме. Но почему, когда перед вами лежал открытый путь и вы могли бы вернуться по своим собственным следам — они ведь немножко яснее, чем следы белки, — вы не принесли известий в форт Эдвард?
Разведчик, помня лишь о своем твердом и непоколебимом характере, требовал от Давида того, что тот ни при каких условиях не мог выполнить. Но Давид все с тем же кротким видом ответил:
— Хотя душа моя возрадовалась бы, если бы мне пришлось еще раз посетить жилища христиан, ноги мои не могли возвращаться вспять, когда вверенные мне нежные души томились в плену и печали.
Трудно было понять замысловатый язык Давида, но искреннее, полное твердости выражение его глаз и румянец, вспыхнувший на его честном лице, не оставляли никакого сомнения. Ункас подошел ближе к Давиду и с удовлетворением взглянул на него, в то время как Чингачгук издал одобрительное восклицание.
Соколиный Глаз протянул псалмопевцу его драгоценный инструмент:
— Вот, друг, я хотел развести огонь твоей свистулькой, но, если она дорога тебе, бери и старайся вовсю.
Гамут взял камертон, выразив свое удовольствие настолько, насколько позволяли, по его мнению, выполняемые им важные обязанности. Испробовав несколько раз его достоинства и сравнив со своим голосом, он убедился, что камертон не испортился, и выказал серьезное намерение спеть несколько строф из маленького томика, о котором мы так часто упоминали.
Но Хейворд поспешно остановил его набожное рвение и стал задавать вопросы о положении девушек; он расспрашивал обо всем гораздо подробнее, чем в начале разговора, когда говорить мешало волновавшее его чувство. Давид хотя и поглядывал жадным взором на свое сокровище, но принужден был отвечать, тем более что отец девушек тоже принял участие в разговоре. И разведчик вставлял вопросы, когда представлялся подходящий случай. Таким образом, несмотря на частые перерывы, заполненные звуками возвращенного инструмента, преследователи все же познакомились с главными обстоятельствами, которые могли оказаться полезными для достижения их цели. Рассказ Давида был прост и не богат фактами.
Магуа подождал на горе, пока не миновала опасность, потом спустился и пошел по дороге вдоль западной стороны Хорикэна, по направлению к Канаде. Ловкий гурон хорошо знал все тропинки, знал также, что им не скоро грозит погоня, и потому продвижение вперед было медленным и неутомительным.
