– Замены, – сказал Юн, – жертвы живой, вон той…
Он указал пальцем на юношу.
Спанда пожал плечами.
– Мы, Анаки, не шакалы, друг друга не едим.
– Мой бог ест, – упрямо повторил Юн. – Бог белый, Месяц.
– Солнце – бог красный, – сказал Спанда. – Твой бог – Луна.
Юн посмотрел на него с ненавистью. Противоположность этих двух слов: Месяц, Луна, выражали всю противоположность двух преданий.
– Лунный бог создал небо и землю, – сказал Юн мрачно.
– Когда это было? – спросил Спанда с насмешкой.
– Солнце было женой ему и Анаки детьми.
– Солнце – отец наш, – сказал Спанда. И все Анаки повторили: – Солнце – Отец.
– Лунная вера – старая вера, – сказал Юн. – Первые люди с вороньей головой, истребители падали, они были детьми Дракона.
– Я старик, – сказал Спанда, – и дед мой был старик. Он всегда говорил, что мы – дети солнца.
– Довольно! – крикнул Юн. – Мой бог требует крови.
– Летнее солнце не любит крови, – сказал Спанда.
– Мой бог пошлёт на вас месть, – с зубами крысьими. Не дайте видеть его белому глазу лицо оскорбителя!..
– Что ты скажешь, Яррий? – спросил Спанда.
Яррий опять посмотрел на Юна.
– Белого бога не вижу, вижу Чёрного Юна. Пусть возьмёт копьё и заступится за своего бога.
Юн бросил ему уничтожающий взгляд.
– Даже ножа обрезального не хочу я поднять на такого, как ты.
– Что скажете, Анаки? – спросил Спанда, обращаясь к племени.
Анаки молчали. Потом Илл, Красный Бык, повернул лицо к юноше и сказал коротко и веско: «Уйди!»
– Правда, – загалдели Анаки. – Уйди от нас. Собственной силой живи. Странствуй один.
– Верно вы рассудили, Анаки, – сказал Спанда. – Летнее солнце – кроткое солнце. Лунный бог – страшный бог. Пусть мстит ему одному без нас. Что ты скажешь, Яррий?
– Я уйду, – сказал Яррий отрывисто.
– Теперь слушай и помни, – сказал Спанда строго, – воды нашей не пей, не грейся у огня, будь нам чужим, другого племени, без нашего бога, без нашего кладбища.
– Уйду! – крикнул Яррий. – А вы, будьте вы…
Он не докончил проклятия, только схватил копьё и погрозил им Анакам. Потом повернулся и быстрыми шагами ушёл влево по берегу Калавы.
Глава 5
В кленовой роще ночью сидели подруги: Ронта, Илеиль и высокая Яррия, и ещё две, Элла Большая и Элла Певучая. Певучая Элла была старшей сестрой черноволосой Милки. Её называли также Элла Сорока. Она была маленькая, круглая, как будто комочек. Волосы у неё были коротенькие, в кудрях. Они стояли над её головой, как запутанное облако.
Эллу звали Певучей за то, что она пела целый день. Что бы на глаза ни попало, как бы оно быстро ни промелькнуло мимо, песня Эллы являлась ещё быстрее и выливалась, как щебет. Элла пела о камне, который подвернулся под ноги, о стаде быков, которое попалось мужчинам, или о драке двух девчонок, которые поссорились из-за цветной раковины. Но если песня ей нравилась, она готова была повторять её с утра до вечера. Оттого её звали также Элла Сорока.
Подруги сидели в кленовой роще у костра и ждали утра. Это была последняя ночь перед обрядом. Они не могли спать: им было жутко. На другом конце рощи были обе старухи, Лото и Исса. Лото должна была исполнить первую часть обряда, белую, дневную. Исса должна была исполнить вторую часть, ночную, тёмную. Лото сидела одна у особого костра и варила в глиняной плошке пахучие травы. Иссы не было видно, она скрывалась в темноте. И всё, что ей было нужно, – травы и притирания, она давно сварила и приготовила, хотя никто не видел, когда и как. Иссы и её притираний боялись подруги.
Согласно обычаю, другие женщины в эту ночь не могли присутствовать в роще… Они должны были явиться утром и принять участие в обряде посвящения. Но вместе с испытуемыми сидела взрослая помощница, Аса-Без-Зуба.
Девочки перестали шептаться, – им стало скучно. Костёр был маленький, в тихом воздухе безветренной ночи огонёк горел тонкою алою струйкою. Илеиль подняла свою русую голову и сказала:
– Спой песню, Элла.
Элла сидела по другую сторону костра; она посмотрела на подругу, и тонкое прыгающее пламя отразилось на минуту в её сверкающих зрачках.
– Песню? Хорошо.
Пять трясогузок, все дуры, сидели под листьями клёна,
Нахохлившись, как в дождь.
Ястреб сказал: «Я вас замуж возьму,
Ощиплю вас до пёрышка…»
– Страшно, – вздохнула Ронта и боязливо поглядела в темноту.
– Чего страшно? – спросила Элла задорно из-за костра.
– Иссы страшно и тех… – сказала Ронта и указала глазами в ту сторону, где был мужской лагерь.
– О, тех!.. Об Иссе я не знаю и знать не хочу. Но я знаю, что те сделают с нами…
– Молчи, молчи… – зашикали на неё подруги со всех сторон.
Говорить о мужчинах в связи с тем, что относилось к браку, считалось неприличным даже для взрослых женщин во всю первую половину года, вплоть до осеннего обряда. Если иные и думали о своих друзьях, то они молчали об этом.
– Ушла бы я на край света, – сказала Ронта тихо.
– Куда ты уйдёшь? – сурово возразила высокая Яррия. – Бродяги уходят, но женщин-бродяг не бывает.
– Все уходят, – сказала задумчиво Ронта. – Время проходит, и они уходят и никогда не возвращаются назад…
Девушки замолчали.
– Куда они уходят? – спросила Ронта, склоняя голову.
– К племени своему уходят, – сказала Яррия, – на небо, к Отцу. Там тоже есть племя Анаков.
– Я сказку слыхала, – сказала Илеиль. – В той стороне есть место. У самых ног Отца сделана дыра и вбита затычка, и женщины подходят и выдёргивают, и смотрят вниз; и если какая-нибудь пожалеет и заплачет, то слёзы её к нам падают росою.
Все инстинктивно подняли головы и посмотрели вверх, туда, где наискось к полночи светилось недвижимое Око Отца. В ночном воздухе мелькали какие-то неуловимые влажные искры, и им показалось, что это слёзы тех, небесных, женщин.
– Будет вам, – снова вмешалась неукротимая Элла. – Вы говорите о тех, которые уходят. Я хочу говорить о тех, которые приходят.
– Души детские, – сказала Илеиль и усмехнулась радостно. – Малые детки…
Элла посмотрела на неё лукаво и подмигнула левым глазом.
– Малые и большие… Оттуда и оттуда!..
Она указала кивком головы на небо и тотчас же протянула обе руки к северу, туда, где находился мужской лагерь.
