– Я люблю их, – сказала она громко, потом слегка потянулась и свела руки вместе. – Всех люблю.
И было так, как будто она сразу заключила в свои объятия всех мужчин и детей.
– Молчи, – сказала Илеиль, но не совсем уверенно. Элла Сорока знала, как будто, действительно, больше, чем другие подруги.
– Дуры вы, – возразила Элла и рассмеялась. – Пять трясогузок, все дуры…
– Трясогузка Ронта, – сказал неожиданно голос сзади, такой же весёлый, как у Эллы.
Девушки обернулись. Дило Горбун подполз к костру так тихо, что никто его не заметил. Он остановился перед костром, как полз, на четвереньках, и вертел головою, как будто черепаха.
– Уйди, – крикнули девушки, – зачем ты пришёл?
– К вам пришёл, – сказал Дило, – мне одному тоскливо.
– Здесь мальчикам не место, – сказала Илеиль. – Это девичья роща.
– Разве я мальчик, – сказал Дило вкрадчивым тоном. – Если бы я был мальчиком, то был бы с мальчиками.
Девушки засмеялись. Это была обычная присказка Горбуна.
– Я вам сказку расскажу, – соблазнял Дило.
– Уйди, не то палки возьмём.
– Расскажу и уйду. О Рунте-трясогузке… Мне одному темно в этом лесу.
– Ну расскажи, – поколебались девочки.
Их в особенности соблазняла тема рассказа. Имя Ронты с небольшим изменением в Рунта означало: трясогузка. Молодых девушек вообще называли трясогузками за их предполагаемую стыдливость.
Они посмотрели нерешительно на взрослую помощницу. Но круглые глазки Асы тоже горели любопытством, и, ко всеобщему удивлению, она не сказала ни «да», ни «нет».
Пять трясогузок сидели под листьями клёна,
– начал Дило нараспев.
– Молчи, дурак, – сказали девушки полусердито.
Дило, по-видимому, хотел начать с присказки и заимствовал её у Эллы.
– Нет, – сказал Дило.
Пять трясогузок сидели под листьями клёна.
Пришли пять турухтанов и распустили свои крылья.
И сказали: «Спляшем брачный танец.
Совьём колесо солнцу, будем плясать брачный пляс.
Будьте нам жёнами, будем вам мужьями…»
По обыкновению Анакских сказочников, Дило наполовину пел, строфу за строфою.
Лунный Дракон пришёл к красному солнцу
И сказал: «Солнце, спляшем брачный танец.
Будь мне женою, я тебе буду мужем».
– Разве солнце – жена? – спросила Илеиль с удивлением.
– Не перебивай, – сердито сказал Дило. – В то время Солнце было женою.
Солнце сказало: «Я не хочу.
У тебя, Дракон, чужое лицо.
На твоей шее чешуя стала дыбом.
Ты мне не муж, я тебе не жена…»
Дракон рассердился и проглотил Солнце.
Вместе с Солнцем проглотил все лучи;
На земле и на небе стало темно,
Турухтанам и трясогузкам стало темно.
Темно свивать колесо Солнцу,
Темно плясать брачный танец…
Рунта молодая сказала подругам:
«Я поднимусь на небо, я верну Солнце,
Я дам свет,
Пойду к Дракону в юные жёны.
Пусть я исчезну, вы будете жить»…
После этого Дило стал рассказывать прозой:
– Молодая Рунта поднялась на небо и приблизилась к Дракону. Он дремал, раскрыв пасть после сытной еды. Солнце, большое и круглое, тускло сияло в его утробе.
– Я пришла, – сказала Рунта.
– Зачем? – спросил Дракон.
– В жёны к тебе, – сказала Рунта.
– А, хорошо, – сказал Дракон.
– Как берёшь ты жён? – спросила Рунта.
– Пастью беру, – сказал Дракон.
Молодая Рунта вошла в пасть Дракона, из пасти в утробу и отыскала Солнце. Она обвязала его травяной верёвкой и потащила его вон. Вытащила Солнце в горло Дракона, потом вытащила в рот Дракона, потом вытащила на язык Дракона. И лопнула верёвка с таким треском, как падает дерево. Тогда встрепенулся Дракон и тряхнул головою. Круглое Солнце обожгло ему язык и выкатилось вон. Брызнул свет, настало новое утро.
Дило замолчал, девушки тоже молчали.
– А Рунта вернулась? – спросила Илеиль.
Дило лукаво посмотрел на девушек.
– Рунта, вот она, – пошутил он, указывая пальцем на подругу Яррия. Рунта-Ронта.
– Нет, правда!
– Правда, – настаивал Дило. – Вы знаете: предки возвращаются сквозь женское чрево. Так Рунта вернулась…
– Постой, – сказала Элла. – Какую песенку пела молодая Рунта?
– «Пусть я исчезну, вы будете жить…»
– Печальная песня.
Ронта сидела и слушала, не шевелясь и не произнося ни слова.
Но когда Элла повторила печальную песню Рунты-трясогузки, её лицо неожиданно сморщилось, нижняя губа задрожала. Ещё минута, и она разразилась плачем, тихим и жалобным, как огорчённый ребёнок.
Яррия положила подруге руку на шею.
– Глупая, – сказала она. – Ну, не плачь. Это другая погибла, та, молодая Рунта. Ты живёшь.
– Нет, – всхлипывала Ронта, – это мне нравится. Пусть я исчезну, вы будете жить. Это хорошо.
Слёзы её падали без конца. Она уткнулась лицом в землю, и плечи её тряслись от заглушаемых рыданий…
Полночь прошла. На краю неба опять поднимался Охотник, угрожая дротиком диким оленям в Песчаной реке. Все спали, девушки и их помощница. Лишь у Лото поодаль слабо мерцал костёр, и она низко склонилась над ним, как будто творила заклинания. И вдруг на опушке раздался слабый призыв маленькой пёстрой совы Шиана, который ищет в темноте свою подругу: Угу!..
Ронта вздрогнула во сне и подняла голову. Призыв повторился ещё раз. Она посмотрела на соседок. Никто не шевелился. Костёр чуть вспыхивал.
Ещё не совсем проснувшись, Ронта поднялась, как лунатик, и, натыкаясь на деревья, пошла вперёд, куда звал крик совы.
На опушке леса стоял Яррий. Его фигура смутно белела в свете звёзд. Он двинулся Ронте навстречу и быстро подошёл. В руках у него было неизменное копьё. Связка дротиков висела через плечо. Через другое плечо был подвешен большой мешок, как у охотника, уходящего в дальние горы. И весь вид у него был, как у человека, уходящего в дорогу.
Дремота Ронты исчезла.
– Что, Яррий? – спросила она тревожно, даже не успев разглядеть в темноте его лицо.
– Они изгнали меня, – сказал Яррий.
– Изгнали, – откликнулась Ронта жалобно.
– Сказали: «Будь нам чужим, другого племени, не пей нашей воды, не грейся у огня».
– За что? – спросила Ронта беспомощно. Она как будто забыла в эту ночь о весеннем деле Яррия.
