– Вот кровь моя, – прибавил он, махнув левой рукой, и брызнул в сторону Дракона свежей кровью из обрубленного пальца.
Рек поднял голову выше и поглядел на колдуна своими яркими глазами презрительно и высокомерно, потом повернулся и пополз в гору, направляясь к Кандарскому устью.
Он был сыт и даже устал от мясного потока, и ему не было дела до этих ничтожных людских приношений.
Юн ещё постоял, потом опустил руку, вынул из мешка приготовленные листья, обернул ими обрубок пальца и, не говоря ни слова, пустился в обратный путь.
Спанда покачал головой, но тоже не сказал ничего и последовал за Юном.
Они вернулись обратно с рассветом, но лагерь уже не спал. У входа в пещеру горели два костра, и люди растерянно бегали взад и вперёд. Ибо за минувшую ночь страшная сеть неведомой заразы унесла прежние жертвы и опутала новые. Пенна и Илеиль лежали на своих ложах мёртвые. И даже после смерти их лица и тела покрывались синими пятнами и ужасными нарывами. Это дьявол заразы пожирал их трупы, как свою законную добычу.
Ещё один ребёнок умер у груди матери. Мар лежал у скалы снаружи, вытянувшись во весь рост. С этого места он не тронулся со вчерашнего дня. Он ещё дышал, но глаза его были закрыты. Были больные среди детей и подростков, и женщин, и мужчин. Иные из них лежали в пещере или сидели снаружи, изнеможённо прислонясь спиною к скале. Других не было видно. Они уползали в кусты и камни и прятались там, как издыхающие шакалы. Исса исчезла одною из первых. У неё была привычка даже без всякой болезни прятаться во время общественных бедствий. Иные покидали Кенайскую гряду и с посохом в руках, через силу, тащились на север к реке Саллии. Они шли умирать на смертном поле Анаков.
Когда два колдуна стали приближаться к пещере, все здоровые бросились к ним навстречу с криками. Даже больные, кто мог, вскочил с места и смешались с толпой.
– Что, говорите! – кричали Анаки с тоскливым нетерпением.
Спанда пожал плечами и сказал, указывая на Юна:
– Его спросите.
Вместо ответа Юн окинул глазами толпу. Юны не было. Он растолкал руками Анаков и бросился в пещеру. При бледном свете огня, который мешался с неверным дневным светом, он увидел свою супругу. Она сидела на длинном бревне с ребёнком в руках и качалась взад и вперёд, как пьяная. Она подняла навстречу мужу лицо, глаза её были покрыты тусклой дымкой заразы. Он толкнул её в грудь и выхватил ребёнка. Мальчик был мёртв. И даже тело его похолодело. Оно лежало на его руках, вялое, как кожаный лоскут.
Страшный вопль вырвался из его груди. И будто эхо отозвался слабый стон его жены. Но Юн с яростью подскочил к ней опять, изо всей силы ударил её ногой в живот и выбежал наружу.
– Говори! – кричали Анаки ему навстречу.
– О-о! – ответил Юн воплем, ещё пронзительнее первого. – Вот, о-о!.. Рек не хочет замены!..
– Чего он хочет? – кричали Анаки. – Говори!..
– Сам возьмёт! – кричал Юн. – Вот, о-о!..
– Что возьмёт, кого возьмёт? – кричали Анаки.
– Всё племя возьмёт, – крикнул оглушительно Юн и, сжимая в объятиях труп своего сына, бросился в лес по той же дороге, что и вчера.
Анаки проводили ночного колдуна нестройным воплем, потом заметались кругом, как звери перед потопом. Им казалось, будто страшный Рек уже ползёт с горы, чтоб проглотить их. Они дико озирались кругом, ища какой-нибудь защиты. У них ещё оставались Спанда и Лото. И они обступили их с криками:
– Сделайте что-нибудь, спасите, защитите!
Лото закрыла лицо руками, Спанда молчал, и жалкие вопли Анаков стали грозны и яростны. Мужчины и женщины скрежетали зубами и сжимали кулаки. Ещё минута, и они разорвали бы в клочки бессильных колдунов.
На востоке, в густом и сером тумане, всходило солнце. Оно было бледно-жёлтое и словно выщербленное и висело над землёй, как призрак, и куталось в мутный туман, как будто в саван.
– Солнце, ты видишь, – сказал тихо Спанда, обращаясь к дневному светилу.
Но солнце молчало. В сером саване тумана, в прозрачном свете осеннего утра, оно было похоже на унылый месяц.
– Я мог бы изменить ваши лица, – сказал Спанда, – выбрить волосы, расчертить щёки полосами, мужчинам груди привесить, а женщинам бороды и скрыть вас от духов заразы.
Анаки не отвечали. Но было очевидно, что такие жалкие уловки были бы бессильны, чтобы отстранить нападение духов болезни – могучих, крылатых, всеведущих.
– Я мог бы изменить ваши имена, – сказал снова Спанда, – назвать вас волками или дубами лесными, Селонами чужими, и скрыть вас от врагов.
Он замолчал и задумался. Анаки тоже молчали и ждали.
И вдруг Спанда принял решение и снова обратился к племени.
– Слушайте, дети. Чем нам отдавать всё племя тому, – он мотнул головой на запад в сторону Дракона, – лучше дадим одного этому. – Он показал глазами на солнце.
– Дадим! – крикнули анаки. – Кого, скажи!..
Они свирепыми глазами смотрели друг на друга, как будто намечая заранее жертву.
– Такого… маленького… – тянул Спанда. – Детские тело и душа слаще.
Его взгляд упал на шустрого Антека, второго сына Майры, который по обыкновению пролез вперёд и тёрся под ногами старших.
– Дадим! – крикнули Анаки. Двадцать рук протянулись к ребёнку, но Майра с воплем бросилась вперёд и закрыла его своим телом.
Женщины накинулись на неё со всех сторон.
– Отдай, – кричали они, – лишнего чертёнка, семя чужое!
– Лишнего взяли, – вопила Майра не своим голосом. – Это – мой сын!
– Этот чужой, – кричали женщины с насмешкой и яростью. – Оба чужие. Отдай, проклятая!
Они душили её за горло, царапали её тело ногтями и как будто хотели отодрать её по клочкам от обречённой жертвы.
Минута – и Майра отлетела в сторону, ударилась о землю, потом подобралась, села на песке, обхватив колени руками, вся скорчилась, как груда лохмотьев, и застонала долгим, унылым, неторопливым стоном.
Мальчик уже был в руках Спанды. Он был, как в столбняке, от ужаса. Глаза его выкатились. И из полураскрытых губ вырывался такой же жужжащий стон, как у матери.
– Давайте чашу, – сказал Спанда.
Женщины тотчас же достали из мешка огромную чашу осеннего Хума. Спанда вынул из-за пояса длинный костяной кинжал и вонзил в горло жертве. Струя крови брызнула вверх, навстречу дневному светилу.
– Солнце, тебе, – сказал Спанда. Потом повернул мальчика над деревянной чашей. Кровь стала цедиться из детского трупика, как будто из сосуда с узким горлышком.
– Идите сюда, – сказал он Анакам.
