– Юн тоже, Юн тоже!..
Сильнее и сильнее раздавался этот унылый вопль, обрекавший в жертву болезни и пасти Дракона, вместе с другими, также злого колдуна, Чёрного Юна.
– Юн тоже!..
И впереди ответил отзвук – такой же глухой, унылый, зловещий:
– Юн тоже!..
Это сам Чёрный Юн дал ответ.
Он ускорил шаг и почти побежал вперёд. Племя тоже бежало, больные вместе со здоровыми. Они были у самого Кандарского ущелья, где жил Дракон.
Он был на месте обычной засады и сливался с окружающей почвой до полного обмана глаз. В первую минуту они не могли разглядеть его, но потом всмотрелись и разобрали крутую спину, могучий хвост и тяжёлое чрево. Всё было грузное, серое, каменное. И алые камни пламенных глаз огромного Река сверкали, как два факела. Они смотрели на пришедших и будто считали добычу.
Юн не стал медлить и побежал вверх, прямо к Дракону, и тогда выдвинулась вперёд серая, злая голова и подхватила колдуна поперёк тела, как луговая кошка хватает ящерицу, и подняла вверх, и посмотрела на Анаков.
При этом неслыханном зрелище внезапный ужас проснулся в сердцах анакского племени. Камни посыпались вниз с боков Дракона прямо на Анаков. И, будто по сигналу, они шарахнулись назад. Матери роняли своих детей и убегали прочь. Юноши и девушки толкали друг друга. Больные убегали, как здоровые. Здоровые, напротив, бросались на землю и лежали, как мёртвые. Иные умирали на месте от страха. Это и были обречённые жертвы Дракона. Он мог взять их и пощадить других.
Анаки мчались назад торопливо и слепо, обгоняли друг друга, задыхались, падали, потом вскакивали и бежали дальше. Миновали одну гряду, другую, третью. Когда они свернули на восток и спускались уже к пещере, они увидели возле неё ещё раз нежданное. На площадке перед входом стояла фигура. Тонкая она была, белая, с длинными светлыми волосами, совершенно нагая, как будто Камышовая Дева, озябнув в болоте, явилась к людям, чтобы погреться у их огня холодной осенью.
– Кто это? – спрашивали Анаки. – Быть может, защита?..
Ибо в минуту гибели каждое новое лицо могло дать только защиту. Так верили Анаки.
Внезапно Аса-Без-Зуба испустила громкий крик. Она узнала эти острые плечи и волнистые волосы. Это была Ронта, беглянка. Она вернулась к племени в самый зловещий и гибельный час.
Глава 13
От устья реки Даданы Ронта бежала обратно в пределы Анаков.
Дни проходили и дни уходили, она двигалась слепо и прямо, как будто во сне. Она всходила на горные склоны, спускалась в ущелья, переходила через болота и сквозь леса, везде находила дорогу. Ей встречались широкие реки. Она приходила на берег и садилась на камень, и сидела над водой час и другой, и ночевала на песке, потом уходила по берегу вверх и шла до переброда и на другом берегу тотчас же возвращалась на прежний путь.
Луна началась и окончилась, лето минуло и осень настала, что дальше, то холоднее. Она не замечала тепла и холода, всё шла и шла, не торопясь, беззаботно и спокойно, то отдыхая, то снова пускаясь в путь. Была она, как Унна, Бескрылая Лебедь из сказки, которая пустилась пешком по осеннему пути догонять своих летучих подруг.
Питалась она кореньями и ягодами, зёрна собирала на полях, драла сочную кору с тополей и грызла, как зайцы, орехи находила в зарослях, подбирала ракушки на отмелях. В это время года много было всякой пищи во всех землях. Только ничего живого не ловила Ронта, не проливала крови, хотя бы птичьей, не разводила огня. При ней не было ни копья, ни ножа, ни огнива, но дикие звери не нападали на неё.
Ей встретился однажды большой серый волк; он бежал по лесной дороге, принюхиваясь к следу оленя, ибо для волка и в осеннем обилии нет другой пищи и сытости, кроме трепещущего мяса. Волк пропустил её мимо, потом остановился и долго смотрел ей вслед. После того он снова повернулся и побежал дальше, но через несколько времени остановился второй раз, потянул носом воздух и шарахнулся в сторону, ибо по следу Ронты так же лениво и прямо шла ещё одна фигура, белая, двуногая, высокая. И у ней было копьё, и от неё пахло смертью.
То был Яррий. Он следовал за Ронтой, как будто за дичью, никогда не отставал, но не подходил ближе. Когда она останавливалась, он тоже останавливался и ложился на ночлег. День и другой проходили, и он не видел её, потом где-нибудь на открытом месте мелькал на минуту её белый силуэт и снова терялся в пространстве. Он знал, куда он идёт, но не знал – зачем, только не мог отстать, даже если бы по дороге на каждом шагу грозила смерть. Иногда в его ушах звучали последние слова оленя-двойника: «зарежут, зарежут!..» Но чаще всего ничто не звучало. Он шёл так же слепо, как Ронта, и мысли его спали.
Они покинули берег Даданы и шли прямиком, перебираясь через горный кряж. В горных ущельях было морозно, и местами лежал снег. Они прошли босыми ногами по оледенелым камням и даже не заметили. Землю Селонов они перерезали от края до края и область пращников Тосков, но никого не встретили, ибо земли были широки, а людей было мало, и кто не искал, мог перейти через горы и долы и не встретить двуногих, – друзей или врагов. Они стали подходить к зимним пределам Анаков. Ронта шла впереди и увидела Кенайскую гряду и перед ней знакомое поле. Потом перешла поле и нашла родную пещеру.
Здесь было зимнее стойбище Анаков. Она остановилась поодаль. Сердце её билось, в голове стало яснее.
– Вот здесь они живут, – думала она. По сотне признаков она узнавала, что племя здесь, никуда не ушло. Об этом говорили свежие следы костров, вытоптанная трава, плоские кучи костей, обрезки дерева. Две шкуры, волчья и конская, были растянуты на кольях для просушки. Обе они были ещё свежие, сырые.
Дверь пещеры была открыта, но людей не было видно.
«Где же они?» – думала Ронта, не решаясь приблизиться.
Анаки не являлись, и всё было пусто и тихо. Только неприбранный детский трупик валялся у скалы. Маленький он был, молчаливый и зловещий, единственный житель безлюдного стойбища. Губы у Ронты дрожали. Ещё немного, и она разразилась бы плачем, как плачут испуганные дети, но в эту минуту на ближнем склоне горы из лесу выкатилась фигура, потом другая, потом ещё и ещё. И почти тотчас же вся толпа с дикими криками бросилась вниз, прямо к ней. Женщины бежали впереди, размахивая руками.
– Беглая, – кричали они, – держите её!
Аса-Без-Зуба добежала первая.
– Шлюха, – крикнула она и угрожающе замахнулась.
– Я не шлюха, – сказала Ронта тихо, но внятно.
– С бродягой жила!..
Они называли Яррия, как изгнанника, бродягой.
– Ни с кем я не жила, – сказала Ронта так же, как прежде.
Её худощавая, незрелая фигура явно подтверждала справедливость её слов, ибо после брака девушки пышно распускались и становились жёнами, и каждая жена носила на себе печать своей зрелости. Но женщины, ослеплённые своей ненавистью, не слушали и не смотрели.
