Сзади погонщики, тоже верхами, гнали стадо коров и коней, неосёдланных и вольных, бежали большие собаки и подгоняли телят, но ни разу не укусили, хотя бы одного.
Впереди отряда, рядом со жрецом, но немного поодаль, ехал всадник, с ног до головы закованный в блеск. Лошадь его была тоже подстать, цветом, как спелая солома. Его грудь и руки и ноги были прикрыты яркой и твёрдой оболочкой, как у Солнечного Краба. Только на голове его не было шапки, и вместо неё по плечам рассыпались яркие нестриженные кудри. А лицо у него было молодое, безбородое, как будто у девушки.
Он ехал вперёд, не глядя на дорогу, и пел громким голосом ликующую песню. А в правой руке у него был странный топорик с десятком лезвий, режущих, звонких, пригнанных вместе под общую рукоять. И в такт песне своей он подбрасывал топорик изо всех сил вверх к сияющему небу и тотчас же ловил на лету, и ехал дальше и пел, и снова кидал, как будто старался забросить топорик на самое солнце.
«Луры идут,
Конные и бронные,
На дальние, зелёные поля…
Идут звеня,
Под знаками коня,
Дети золотого, круглого бога-огня».
Луры шли от великой реки Борион на дальнем востоке. Там в широкой травяной степи паслись несчётные стада, и стоял над рекою рубленный город Велун старого князя Асмерда из рода Ассиев «Светлых». А за Лурами в Горбатых горах гнездились жёлтые карлики, которые плавили медь и ковали из бронзы мечи и давали их Лурам в обмен за овчину.
И размножились Луры. И лурские парни поднялись и взяли у князя младшего сына Аслана, собрали стада свои и двинулись на запад. Жрец Гарт привёл из святых табунов белую лошадь Ишвану, без пятна, без всякого порока. Уде-Со-Знаменем вёл поход от имени юного князя. Ибо Аслан вырос под щитом косматого Уде и первое детское копьё получил из рук степного борионского медведя.
Уде был опытный воин. Его походам не было счёта, и копья врагов начертали на его груди почётный узор, несмываемый и вечный.
Луры шли уже четыре месяца, почти не останавливаясь, проходили высокие горы и узкие ущелья и вышли, наконец, на цветущую Адарскую долину. И по нраву пришлись пастухам тучные пастбища и мирные воды Адары, и теперь они ждали, чтобы белая Ишвана, топнув копытом о землю, указала им место для нового Велуна…
– Луры идут, Луры идут!.. – звенело над полями до самой Адары.
«Солнцевы Люди», – подумала восхищённая Низея. Яркий всадник на золотом коне показался ей богом, сошедшим с неба. Об этом боге она мечтала в долгие летние ночи, глядя на тёмное небо. Белая лошадь была небесная лошадь. Эти люди сошли с неба со своими волшебными стадами, как обещала старая вещая сказка, и пришли на Адару в гости к Селонам, чёрным и бедным и тусклым.
Караван был совсем близок. Низея была готова выскочить из своего прикрытия и бежать навстречу живым богам, сошедшим на землю.
Глава IV
Низея совсем забыла о битве лошадей и о коньке-победителе. Он долго стоял и всё дожидался табуна. Даже ноги у него застыли, как деревянные, и будто не гнулись в суставах. Караван шёл против ветра, и запах относило назад от жёлтого конька. Впрочем, всё-таки было трудно понять, как это он не замечает ни пыли, ни движения и, вместо диких лошадей, подпускает к себе всё ближе и ближе всадников с луками и копьями. Наконец, когда голова подходившего отряда уже поравнялась с пригорком Низеи, конёк взволновался. Он встал на дыбы и резко откинул голову назад, и, о великое чудо, – лошадиная голова отвалилась прочь вместе с кожей и передними копытами, и конь стал человеком. Ноги его ещё оставались затянутыми в конскую шкуру, и сзади болтался смешной, короткий и более не нужный хвост. Но плечи были открыты и даже разрисованы красным охотничьим узором из глины, смешанной с жиром. Он держал в руках короткий лук, какие бывают у Селонов, а за плечами у него висел колчан, наполненный мелкими, почти игрушечными стрелами. То был Меза. Его игрушечные стрелки были намазаны страшным ядом «Девичьего Пальчика», маленького жёлтенького корня, с виду такого невинного, который Селоны копали на болотах за Адарой, и который убивает мгновенно, как молния.
Одна из этих стрел поразила коня в табуне. Другие предназначались его быстроногим подругам. Селоны охотно пускали в дело всякие охотничьи уловки: лук-самострел, и коварную петлю, и яму, и падающие брёвна и не гнушались также отравленных стрел. Кстати же, и мясо зверя, убитого «Девичьим Пальчиком», можно было есть совсем безопасно. Яд исчезал неизвестно куда, и даже в свежей крови не было заметно отравы. Впрочем, в эту минуту коварный Меза сам рисковал стать из охотника дичью. Огромная конская морда, нахлобученная на его голову, как огромная шапка, помешала ему смотреть, как следует. Он видел только добычу, а врага не заметил. А между тем, злые собаки пришельцев, которые гнали стада вместе с пастухами, уже взяли дух и бросились вперёд целой стаей с тихим зловещим визгом.
– Го, го! – гневно закричали пастухи.
Пол стаи вернулось, но штук пять или шесть самых ретивых продолжали мчаться вперёд с горящими глазами и оскаленными мордами.
Меза быстро сбросил с себя остаток своего маскарада и секунду ещё простоял, словно колеблясь, – ему не хотелось бросать прекрасную добычу, поимка которой стоила стольких трудов. Потом он решился и ринулся вперёд и помчался, как олень, который убегает от волков. Ноги у Мезы были такие, что, пожалуй, он мог бы уйти от собак. Но в отряде тоже заметили его. Два всадника отделились от толпы и стали обскакивать новую дичь, чтобы отрезать ей путь на север, к высоким холмам. Лошади вместе с людьми, быстрые копыта в союзе с острыми копьями, – Меза не знал, как бороться с такого рода врагами. Лошади ему показались страшнее собачьих зубов. Он быстро переменил решение и, повернув под острым углом, побежал почти навстречу собакам. Они набегали, вытянувшись в линию, одна за другой…
Меза, покажи свою удаль. Врагов – много, а ты – один. Сможешь ли от всех увернуться?..
Меза внезапно замедлил бег, вскинул лук и рукой, не знающей промаха, спустил стрелку. Передняя собака подпрыгнула вверх и упала мёртвая, так же точно, как недавний конёк. Ещё стрела – и ещё собака упала. Другие замялись, не понимая причин этой внезапной, безмолвной и верной гибели. Но всадники уже наезжали. Меза свернул вправо и помчался к предгорьям. Всадники спутались и тоже замялись. Весь отряд шёл слева направо, и Мезе пришлось бы пробегать почти перед носом белой лошади и седого жреца.
Всадники опять разделились и стали заскакивать – один справа, другой слева, рассчитывая совсем окружить человеческую дичь. Но совершенно неожиданно Меза ещё раз повернул и помчался назад. Его внезапные петли были, как петли лисицы, уже окружённой, но ещё не затравленной.
Он летел, как ветер, прямо в разрыв между своими преследователями. Когда он пробегал мимо левого всадника, свистнуло копьё, но Меза подпрыгнул, как мяч, и избежал удара. Страшная стрелка его запела в ответ, но попала не в человека, а в лошадь. Ибо, в своей простоте, Меза считал её более опасным врагом. Лошадь упала, но всадник вскочил на ноги и взбросил на руку огромный лук, длиннее человеческого роста, который, конечно, посылал стрелы много дальше короткого лука Селонов. Мезе пришлось снова повернуть к наступающему отряду. Ещё один всадник выскочил из рядов и помчался к Мезе. Он потрясал на скаку длинным арканом, свёрнутым в кольца. Петля взвилась. Меза не успел уклониться в сторону. Всадник дёрнул аркан на лету. Но Меза скользнул вперёд и проскользнул сквозь петлю, как рыба сквозь дырявую сеть, и длинный ремень вернулся обратно пустой. Они как будто ловили не человека, а тень, или солнечный луч, и никаким оружием не могли хоть бы задеть его.
