Он зашатался и попятился назад и чуть не свалился с помоста. Потом сделал нечеловеческое усилие и укрепился на ногах. Сердито повёл глазами кругом, отыскивая нового врага. Увидел Карну и над нею смеющийся череп и даже зубами скрипнул от злости. Секира взмахнула ещё раз, вырвалась из рук и полетела, как птица, на кровлю «Гнезда», сшибла Карну долой, как яблоко с ветви, и ударила лезвием прямо под корень шеста. Шест треснул и сломался, как тростинка. Страшный костяной Прадед качнулся назад, странно взмахнул длинными руками, обмотанными шкурой, и рухнулся в озеро. И князь Луров – Аслан тоже качнулся назад, взмахнул руками и рухнулся в озеро.
Два стоголосых вопля вырвались сразу у Селонов и у Луров. Оба племени утратили святыню: Луры – живую, а Селоны – мёртвую. Предок людей и потомок богов вместе рухнули в тёмную воду.
Глава VII
Как лисица, которая бродит кругом заячьего логова, так Низея бродила целое утро кругом стойбища Луров и озера Лоч. Два раза она огибала лурский стан лесною тропинкой и выходила на берег то слева, то справа, но не видела ни битвы, ни Луров, ни Селонов, ибо свайное гнездо было видимо только от лурского стана. Чёрная вода тихо колыхалась перед Низеей, и слабо шумел густой островерхий камыш. Утки взлетели, закрякали и сели. И Низея топнула ногой от нетерпения и пригнулась к земле и стала пробираться вдоль берега от дерева к дереву, так же, как прошлою ночью, направляясь к стойбищу Луров.
Каждый пригорок, каждый выступ берега были ей знакомы, как свои пять пальцев. Она обогнула Барсучий Мысок, потом поползла по густому орешнику к круглому мысу, «Затылку». Под самым «Затылком», в орешнике, у края воды что-то белело, как будто берёзовый ствол. Но подобравшись поближе, Низея увидела, что то было мёртвое тело. Ибо мирное озеро Лоч не хотело хранить мертвецов и выносило их на берег в подарок убийце-земле. То был один из лурских воинов, погибший в недавние дни. Он был совсем молодой, красивый и статный. Голова его была гладко обрита по лурскому обычаю, и длинный светлый чуб закручен за ухо. Со стеснённым сердцем Низея смотрела на его окровавленный лоб и бледные щёки. Глаза его были закрыты, но юное лицо было странно похоже на лицо Аслана. Такая же гладкая кожа, как будто у девушки, крепкий нос, красивые и тонкие брови.
Низея оторвалась от трупа, обогнула гранитный «Затылок» и вся затрепетала. Орешник сменился опять тростником, и в тростнике лежало ещё одно тело, ноги его были в воде, а грудь на земле. Пышные кудри упали на плечи, как золото. Низея подбежала, схватила тело за плечи и повернула его кверху. То был её собственный бог, молодой князь беловолосых Луров. Он лежал перед ней навзничь, так же, как в минувшую полночь. Но глаза его были закрыты, и уста не улыбались и не шептали бессвязных слов. Умер солнечный бог, убит чёрным Селоном над чёрным озером Лоч…
В светлых волосах краснела нитка кораллов. Низея вспыхнула от гордости и боли и схватилась руками за сердце. То было её ожерелье, брошенный ночью залог. А рядом с каменной кровью были полузастывшие капли другой крови, во стократ более драгоценной. И Низея склонилась лицом на пышные кудри своего безжизненного друга и заплакала жалобно и горько.
Она плакала недолго и через минуту оторвалась от него, присела на землю и, достав из-за пояса бронзовый нож Мезы, стала пробовать рукой лезвие. Брови её нахмурились, и губы сжались в строгую складку. Она не хотела остаться одна на этой земле, без милого бога, и собиралась на поиск в загробное царство по его свежим кровавым следам. И вдруг совершилось неслыханное чудо. Мёртвый князь слабо простонал и слегка шевельнулся на песке. Низея вздрогнула и жадно схватила белую безжизненную руку. Рука была холодная, но быть может, это был только свежий холод лочской волны. Она разорвала рубаху Аслана и припала ухом к широкой груди и долго слушала, затаив дух и замирая от волнения. Но её собственное сердце стучало неровно и мешало слушать. И то, что стучало в груди Аслана, казалось ей эхом.
Ещё слабый стон, будто задушенный могильной землёй. Она оторвалась, схватила тело юноши и с неженской силой вытащила его совсем из воды и положила на гладкий песок. Вся она будто преобразилась. Каждая жилка в ней напряглась и трепетала новой силой и решимостью бороться до конца за эту дорогую жизнь. Она заботливо осмотрела тело Аслана с ног до головы. На теле не было ран. На темени была широкая рваная рана, но камень соскользнул, и кость осталась цела. Она оторвала кусок от толстой рубахи Аслана и стала растирать грубой тканью руки и плечи юноши. Тёрла усердно и долго. Вся порозовела и согрелась от работы, но Аслан не просыпался и всё оставался таким же холодным и вялым, как прежде.
И тогда она села и стала думать. И думала так: «Искра жизни, плотской и грубой, таится и дремлет в теле Аслана и не хочет погаснуть. Но где же душа Аслана? Она ушла и не может вернуться назад. Душа Аслана в плену у богов – хранителей племени Селонов, у предков лочского племени, ушедших в загробное царство».
Сердце Низеи наполнилось жутким восторгом, и грудь её расширилась могуществом, таинственным и странным. Она собиралась пуститься в загробное царство на битву с родными богами за пленную душу пришлого бога, златого Аслана.
Она стала собирать волшебные травы: «змеиную росу», и красный горлец, и дурман, и «вечерний корешок». Потом оторвала ветку чёрной омелы – дерева смерти – и ветку белого ясеня – дерева жизни. Из тонкой омелы она согнула обод, а из ясеня сделала трещотку, потом развязала на своём теле под травяной туникой туго стянутый пояс из замши, широкий и мягкий. Пояс был как бы частью её собственной кожи.
Она натянула гибкую кожу на обод и сделала бубен. Деревом жизни она стала стучать в тонкую кожу, растянутую на дереве смерти, и запела и стала взывать.
Она взывала к солнцу и говорила так: «Солнце-отец, верни душу твоему светлому сыну». Но солнце не отвечало. Она взывала к владычице подземной, которая крепкими бивнями роет утробу земли и заставляет трястись скалы: «Подземная владычица, верни душу из черного плена». Но владычица не отвечала. Она призывала духов востока и духов заката, молилась звёздам и ветрам, утренней заре и вечерней, но никто не отзывался.
Тогда она призвала собственных духов, покорных её воле. Эти не смели не откликнуться и явились один за другим. Пёстрый желтобрюх приполз и зашипел в кустах, пролетела крылатая мышь-нетопырь. И серая ласка мелькнула у чёрной воды и стала тащить на берег зубами большого лосося. Но все они были боязливы и бессильны, и мелькнули на минуту, и рассеялись, и исчезли, как дым.
Низея вздрогнула и пришла в себя. Аслан лежал перед ней на песке, бледный и вялый, как прежде, ни живой и ни мёртвый. Она снова стала растирать ему грудь и плечи и спину. В ноздри ему она положила пахучую иру, коснулась опущенных век пушистой и едкой «оживкой» и натёрла виски крапивой. Аслан не просыпался.
Сильный воин, он лежал перед ней, как малый ребёнок. Она трудилась над ним, как мать над младенцем. Всем напряжением тела и духа она стремилась родить его снова для нашего мира. Светлый бог, он был в её руках, как глина в руках горшечницы. Она хотела вылепить его снова, придать ему новую форму, способную к жизни.
