Батюшка вздохнул и, махнув рукой, сказал:
– Давайте с коньяком. Для бодрости духа и хорошей беседы. Вы, Людмила Михайловна, начали про юность…
– Да. О детстве и юности владыки я хорошо знаю от мамы. Она хотя и не была лично знакома с Борисом Ивановичем и Глафирой Михайловной, но от своей мамы, то есть моей бабушки, много чего узнала про семью Максимовичей. Так что и я могу кое-что рассказать. Правда, не знаю, получится ли так, как у вас, Милош. Моя профессия не связана с русским устным, а тем более письменным.
– Опять я лезу любопытничать, такой у меня порок, Людмила свет Михайловна, – галантно польстил Алексей Иванович. – Я ведь историческую науку очень люблю, собираю разные мемуары, воспоминания… Вы читали мою болтовню, уважаемая Людмила Михайловна?
– Теперь обязательно прочту. Может, в вашей новой книге появятся и мои воспоминания. Хотя меня в Сиднее знают совсем с другой стороны – как владелицу сети гостиниц. Да-да, не удивляйтесь. Начинала я с маленького отеля. Верхний этаж занимала наша семья, а нижние комнаты бабушка сдавала…
– Что ж, многие эмигранты тяжело начинали свой бизнес. Я это по Шанхаю знаю, – сказал отец Александр.
– Мы тоже через Китай в Австралии оказались. Комнаты, которые сдавала бабушка, использовались моряками для свиданий с девицами. Маме она передала уже нечто более приличное. А я поставила гостиничный бизнес на современный уровень.
– И это замечательно! – воскликнул батюшка.
– Все благодаря владыке Иоанну. Его молитвами наша семья спасалась не один раз.
– Рассказывайте, Людмила Михайловна. Прошу вас.
– И я присоединяюсь к просьбе Алексея Ивановича, – сказал Еремин.
– И я, конечно, – поддержал Милош, а Иван Рубаха преданно смотрел на Людмилу Михайловну, как на кинодиву, пожалуй. Ну, по крайней мере, как на представительницу какой-то иной цивилизации. Впрочем, так оно и было. Ведь Людмила Михайловна Дорогомилова и в самом деле была прямым продолжателем древнего дворянского рода.
Я думаю, что мальчик Миша стал великим святым XX века во многом потому, что с детства узнал Святогорье и его монахов
– Я начала с нашего имения, хотя от него ничего не осталось. Но я не о том… Я думаю, что мальчик Миша стал великим святым XX века во многом потому, что с детства узнал Святогорье и его монахов. Конечно, тут Промысл Божий. Но он учился не спать, питаться только хлебом и водой в Великий пост, носить старую одежду, все отдавать ближним, ходить большей частью босым, потому что увидел все это у монахов Святогорья. Ведь в то время их было в обители шестьсот человек. И молились они так, что их слышал Господь.
Впрочем, хотя бы два слова надо рассказать про Изюм, наш уездный городок. В этот уезд входило и Святогорье. В наши дни Изюм находится в Харьковской области. Вообще-то он не Изюм, а «Гузун», что в переводе с татарского значит «переправа». Почему переправа, я поняла, когда первый раз приехала туда. Дело в том, что Северский Донец весной разливается так широко, что переправиться с левого берега на правый можно только паромом, как раз там, где река делает крутой поворот. Город стоит на двух берегах – с обильной зеленью садов и парков. Недаром на его гербе запечатлены три виноградных кисти. Ох, слишком длинное вступление, друзья мои. Налейте мне минеральной без газа, Федор.
Но не успел Еремин и пошевелиться, как Алексей Иванович опередил его.
Еще более прекрасный вид открывается с вершины белого мелового утеса, где расположился, как дивное Божье гнездо, Святогорский монастырь…
Выпив, Людмила Михайловна продолжила:
– Гора Кремянец возвышается над излучиной реки, над городом, над садами. Стоит поехать в Изюм, чтобы постоять на этой горе… Но еще более прекрасный вид открывается с вершины белого мелового утеса, где расположился, как дивное Божье гнездо, Святогорский монастырь… Эвакуируясь из Харькова вместе с Добровольческой армией, владыка Иоанн, тогда Михаил Максимович, конечно, не мог миновать свою Адамовку Михаил, будем, звать его по мирскому имени, закончил юридический факультет Харьковского университета и успел немного поработать в окружном суде, прежде чем пал Харьков. Во время бегства на юг и произошло событие, о котором рассказывала бабушка. Оно не задокументировано, но очень в духе владыки, поэтому я склонна принять его за действительно произошедшее.
– Тем интересней, если это нигде не описано, – сказал Алексей Иванович. – Рассказывайте.
– Хорошо, – Людмила Михайловна видела, что не только Алексей Иванович, но и все приготовились ее слушать. – Представьте: вот идут остатки разбитого войска, с ними беженцы из Харькова, из соседних сел… И между ними – юноша Михаил, который только и ждет, когда покажутся меловые горы, а на них – монастырь.
* * *
Остатки Белого войска спешно отступали к югу. По дороге, шедшей понад берегом, лошади тащили несколько пушек. Ездовые, устав их погонять, раздраженно смотрели, как казаки, скакавшие верхами, обгоняли повозки. Лес подступал близко к берегу, и пешим воинам, еще недавно верившим, что будет существовать «единая и неделимая Украйна», приходилось идти узким строем, который вытянулся, как длинная серо-зеленая змея. Гимнастерки, а кое у кого и кителя, грязные от копоти после боя, теперь еще покрылись на спинах пятнами пота.
За остатками войска шло беспорядочной толпой гражданское население. Кто ехал на бричках, кто на телегах, но большая часть шла пешком, неся узлы с пожитками, какие удалось захватить с собой при бегстве.
Вся эта масса людей двигалась по левому берегу Северского Донца, и там, где река делала поворот и лес значительно отступал от берега, полого спускаясь к воде, ездовые остановились, чтобы напоить лошадей.
Лошади зашли в воду и жадно пили, а люди смотрели на правый берег, где белела отвесная скала, на которой, поднимаясь вверх, высились куполки и купола часовен и церквей Святогорского монастыря.
Входы в пещерные церкви и кельи походили на гнезда, черными точками отмеченные по белому отвесному склону. Взору открывался величавый Успенский собор, стоящий на ровной площадке склона, а вершину горы венчал храм святителя Николая Чудотворца.
Все ездовые и те, кто остановился немного отдохнуть, сняв шапки, фуражки, папахи, обратившись лицом к Белогорью, крестились. Некоторые бабы опустились на колени и клали земные поклоны.
– Ах, кабы зайти и помолиться, – сказала одна из женщин с худым измученным лицом.
