– Перекреститься и то некогда, родная, – вздохнул пожилой ездовой. – Одна надежа на монахов – они и за нас, окаянных, помолятся.
– Если их красные, али петлюровцы, али еще какие бандиты не расстреляют, – казак зачерпнул во фляжку воды из реки. – В Харькове, сам видел, из собора священника пожилого выволокли и тут же расстреляли. Он комиссаров этих из храма гнал и анафеме предавал.
– Да, от них пощады не жди. Как бы они и нас не догнали.
Этот разговор слышал молодой человек невысокого роста в приличном сером костюме. Под пиджаком виднелся отложной белый воротник поверх свитера. В левой руке юноша держал кепку, а правой, присев на корточки, поплескал на лицо осенней студеной водицы.
После, отершись платком, встал на колени лицом к монастырю и стал молиться.
– Вишь, – сказал бабе ездовой, показывая кивком на молодого человека, – коли захочешь, найдешь время для молитвы.
За молодым человеком наблюдал строгого вида человек в пиджаке, в шароварах, заправленных в сапоги, в фуражке с лакированным козырьком. Он тоже перекрестился и устало пошел к реке. Это был кучер Ефим, посланный, чтобы привезти Михаила домой, в Адамовку, а оттуда, уже всей семьей, ехать в Крым. Куда, Ефим не знал, потому что и хозяин Адамовки, судя по всему, тоже еще не решил.
Ефим подошел к реке и уже хотел набрать воды, как вдруг замер, увидев плывущие по воде странные предметы, похожие не то на рухнувшие деревья, не то на остатки каких-то лодок.
Серо-черный островок, вытянутый по воде, сносимый течением, приближался.
Люди, стоявшие на берегу, замерли, напряженно вглядываясь в плывущие по воде странные предметы.
– Господи, – придушенно сказал ездовой. – Да это ж люди.
– Верно, люди, – подтвердил казак и снял с головы кубанку. – Похоже, наши.
Трупы кучно плыли по Донцу лицом вниз, будто разглядывали что-то на дне реки. Намокшая одежда почему-то не давала им уйти под воду, а держала на плаву. По шинелям и фуражкам, папахам, можно было определить, что это казаки.
С берега разглядели, что плыли убитые на остатках плота, разбитого снарядами.
– Это их на переправе накрыло, – сказал усатый мрачный казак. – Могли бы и мы так вот плыть.
– Бог миловал, – сказал тот, что набирал воду во фляжку. Теперь он вылил воду обратно в реку.
Баба, которая молилась, стоя на коленях, встала и пошла вдоль реки, пристально вглядываясь в плывущие по воде трупы. Неожиданно она стала заходить в воду, намереваясь, видимо, добраться до остатков плота.
– Куда? Одурела? – ездовой кинулся за ней, схватил за руку. – На что они тебе?
– Вдруг сынок там! Пусти!
Она стала вырываться, но ездовой, крепкий мужик, отшвырнул ее от воды.
– Какой тебе сынок! Не видишь, это казаки!
Баба никак не могла опомниться, продолжая смотреть на проплывающих мертвецов. Попав в воронку, каких немало по Донцу, плот с мертвецами медленно кружился. Зацепившись за него, коряги, а может, и полузатонувшие мертвецы образовали затор.
– Багром бы, – сказал пожилой казак. – Вытащить и похоронить по-христиански.
– Где там, – отозвался подошедший к реке молодой офицер. – Надо ехать.
Кучер Ефим подошел к Михаилу, который все стоял на коленях лицом к реке и монастырю.
– Михал Борисыч, пора.
– Что? Нет, нельзя, разве не видишь? Надо помолиться о убиенных. Они ведь не зря к монастырю приплыли.
– Пусть монахи и молятся. А нам надо скорей. Догоняют красные.
– Вот что, ты иди, я скоро.
В это время один из трупов отделился, пойдя ко дну. Другие, лежавшие так и сяк на останках плота, поплыли по реке дальше.
Ефим, беспокоясь, как бы его лошадь и подводу не увели, пошел к дороге. И точно: к подводе уже пристраивался какой-то малый.
– Я чего, я ее только с дороги убрать, – стал оправдываться он.
– Иди! А то щас! – и Ефим замахнулся на малого, который поспешно ретировался.
Передышка окончилась. И войско, и гражданский люд двинулись дальше. Ефим поставил лошадь на обочине дороги. Женщина с двумя детьми, которых они по дороге усадили на подводу, с нетерпением поглядывала на Ефима.
– Ждите, – недовольно буркнул он, не став объяснять, почему задерживается молодой барин. Не станешь же говорить, что он молится в эдакую пору.
Михаил в это время молитвенно обращался ко всем святым, в пещерах Святогорья погребенным и прославившим себя подвигами. Прежде всего – к иеросхимонаху Иоанну Затворнику, который прожил в затворе семнадцать лет. Его молитвенное правило состояло из семисот земных и ста поясных поклонов, тысячи Иисусовых и одной тысячи Богородичных молитв, акафистов Христу, Божьей
Матери и Страстям Христовым. Поминал он и всех, кто был упомянут в записках, поданных от богомольцев.
Иеросхимонах Иоанн Затворник прожил в затворе Святогорского монастыря семнадцать лет
Помнил Михаил и настоятелей монастыря, и особо почитавшихся братией монахов века с семнадцатого: архимандритов Фаддея, Рафаила, Арсения,
Германа; и особо Христа ради юродивого монаха Феофила Шаронина, почившего совсем недавно, в веке девятнадцатом.
Об этих и других святых угодниках Божьих Михаил узнал еще с детских лет, когда впервые отец привез его в Святые Горы. Первые монахи выкопали церкви и кельи в верхнем ярусе. Через маленькие оконные проемы в них проникал свет, освещавший фрамугу для иконы, вырубленную в меловой скале лежанку, ступеньку, проемы для дверей. Кельи соединялись с квадратным залом со сводом, опирающимся на массивный столб в центре. На восточной стене были видны следы от иконостаса первой подземной церкви монастыря. А ведь это начало шестнадцатого века…
Разветвленные коридоры в меловых горах, ведущие от кельи к келье и к пещерным церквам, произвели на Мишу ошеломляющее впечатление.
У родителей была летняя дача в местечке Голая Долина. Это в семи верстах от Святогорья. Миша и явно, и тайно стал ходить туда. И все больше узнавал о монашестве, о жизни затворников и схимников, безраздельно преданных Господу. Оказывается, подвиг бывает не только на поле брани – как в «Слове о полку Игореве». События, описанные безымянным летописцем, оказывается, происходили здесь, на этой самой земле.
Но есть и другой подвиг. В уединенной монашеской жизни, в молитве, которую слышит Господь. Если ты постоянно пребываешь в молитвенном состоянии, если живешь по Заповедям Божьим, многого можешь достигнуть. Есть и великие святые – проводившие дни и ночи в молитве. И даже были такие затворники и молитвенники, что научились не спать, а лишь дремать всего несколько часов в сутки. Не есть вообще Великим постом, да и воду пить не всегда. И быть при этом столь сильными духом, что Господь дает одним возможность творить чудеса исцеления, другим прозорливость, третьим дар рассуждения и изложения событий на бумаге.
