Всем, кого бы он ни встречал, его богатства внушали благоговение. А она вела себя так, словно эти богатства были его недостатком. Впрочем, чего еще можно было ожидать от француженки, чья мать выросла в нищете во времена Революции?
– Насколько тяжело было во Франции после войны? – перешел в наступление Максимилиан, желая увести разговор от темы презренного металла. – Вам троим удавалось самим выживать в Руане?
Она мрачно на него посмотрела.
– Я никогда не жила в Руане.
– Значит, в Париже, – сказал он многозначительно.
Скрестив руки на груди, Лизетт сверкнула на него глазами.
– Вы только что попросили меня не лгать вам. Потому перестаньте пытаться выяснить, откуда я, или вы не оставите мне выбора.
– А, но тогда я получу еще один поцелуй, – не сумел сдержаться Максимилиан.
– Только если будете знать, что я солгала, – парировала она, и ее глаза блеснули.
– Нечего возразить, – хохотнул он.
Она была единственной женщиной из всех, кого он встречал в своей жизни, которая ему по-настоящему нравилась. Или, по крайней мере, единственной, которая заставляла кровь в его венах течь быстрее.
Именно это сейчас и происходило. Вид того, как Лизетт занимается домашними делами, напомнил Максимилиану о том, что она – женщина, а он – мужчина. Женщина и мужчина, которых тянуло друг к другу. И они были в этой комнате одни, так что никто не мог указывать им, как себя вести.
Словно ощутив его мысли, она залилась краской и вновь начала прибираться.
– Для этого, знаете ли, есть слуги, – сказал Максимилиан.
– Только если один из них заглянет сюда до утра, – ответила Лизетт раздраженно. – Трактир забит под завязку, и обслуга, похоже, не торопится нами заняться. А мне не нравится беспорядок вроде этого.
Максимилиан встал.
– Да, похоже, они довольно невнимательны. Им уже давно следовало бы прийти и поинтересоваться, нужно ли нам что-то еще. Придется сходить напомнить им, кто за все это платит.
Она расхохоталась.
– Что здесь такого смешного? – спросил он сердито.
– Вы – управляющий, помните? – ответила она довольно едко. – Не думаю, что мистер Кейл покажется им настолько же угрожающим, как герцог.
Проклятье. Он забыл об их маскараде.
– Зато они явно не откажутся от его золота.
– И это привлечет к нам еще больше внимания. Вы и так уже привлекли его достаточно, заняв эти апартаменты.
Максимилиан фыркнул.
– Это вряд ли можно назвать апартаментами.
– Нет? Когда мы с Домом ехали в Лондон полгода назад, я делила комнату в трактире – и кровать – с пожилой женщиной, которую никогда до этого не встречала, а он делил другую с ее сыном.
– Господи боже, – пробормотал он. – Люди действительно так делают?
– Постоянно. – Ее глаза шаловливо блеснули. – Не считая, по-видимому, богатого мистера Кейла, управляющего, который может позволить апартаменты для себя и своей жены, несмотря на его утверждения о нежелании привлекать к себе внимание.
Максимилиан сузил глаза:
– Вам это доставляет удовольствие, не так ли?
– Огромное, – ответила она, ухмыльнувшись. – Хотя мне не следует подначивать вас по этому поводу. Мне и правда нравится иметь собственную комнату и собственную кровать. – Внезапно на ее лице появилось выражение смятения, и она вновь стала настороженной. – Точнее, собственное место для сна, поскольку вы, разумеется, захотите занять кровать, а поскольку мы определенно не будем спать вместе…
– О, во имя Господа, за кого вы меня принимаете? Я не стану заставлять вас делить со мной постель и, черт возьми, точно не заставлю вас спать на канапе. Я лягу здесь, а вы – в спальне.
Она посмотрела на него с сомнением:
– Вы уверены? Это канапе не выглядит таким уж удобным. – Ее тон стал напряженнее. – А если вы прокрадетесь ко мне в кровать посреди ночи…
– Я бы такого не сделал. Заприте дверь спальни, если вы мне не доверяете. – Он выпрямился. – Одну ночь я могу поспать и не в кровати.
– Как скажете. – Она развернулась, собравшись идти в спальню, однако затем замерла. – Но есть еще одна проблема. Мне нужно, чтобы кто-нибудь помог мне… эм… расстегнуть платье и развязать корсет.
– Гори оно все синим пламенем, – пробормотал Максимилиан тихо.
При мысли о том, как она раздевается, его самого словно охватило пламя.
Лизетт повернулась к нему. Ее щеки алели.
– Что?
– Я приведу вам служанку.
Он поспешил к двери.
– Было бы хорошо, спасибо, – сказала она с явным облегчением. – Хотя их может удивить, что вы сами не помогаете жене в таком деле.
– Пускай удивляются.
С этими словами Максимилиан вышел.
Однако внизу его ждал полный хаос. Похоже, некий богатый баронет приехал в Брайтон покутить с уймой друзей, и вся обслуга трактира суетилась, стремясь ему угодить. Сразу стало очевидно, что он и его «жена» на фоне этого благородного сэра значили очень мало. Какая ирония!
После череды бесполезных попыток привлечь чье-нибудь внимание, неизменно заканчивавшихся просьбой подождать, Максимилиан смирился с тем, что ему самому придется помочь Лизетт, какой бы пыткой это ни было. Поднимаясь по лестнице, он задумался о том, как часто во время путешествий его прибытие поднимало в трактирах переполох. Справедливости ради следовало заметить, что в поездках Максимилиан и его друзья обычно останавливались в одном из его собственных домов, однако иногда им все же приходилось квартировать в трактирах.
Тогда все было совсем по-другому. Он отправлял своих слуг вперед, чтобы они все подготовили заранее, занимал настоящие апартаменты и ужинал как полагается. Единственным неудобством была кровать, отличавшаяся от привычной.
Войдя в их нынешнюю комнату и оглядевшись, Максимилиан подавил гримасу. Ладно, быть может, он действительно слишком привык к роскоши. Треклятое канапе казалось все более неудобным с каждым мгновением.
Лизетт нигде видно не было – должно быть, она ушла в спальню, устав ждать его возвращения. Максимилиан постучал в закрытую дверь. Ответа не было. Подергав ручку и поняв, что дверь не заперта, он ощутил удовлетворение. По крайней мере, в этом она ему доверяла.
– Я вхожу, Лизетт, – предупредил он, открывая дверь.
Войдя в комнату, Максимилиан увидел, что она уснула, даже не раздевшись.
Лизетт лежала на боку спиной к нему. Подойдя ближе, он заметил, что она подложила руки себе под щеку подобно маленькой девочке. Его грудь сжало от незнакомого нежного чувства. В своей безмятежности она напоминала ангела. Ее грудь мерно поднималась и опускалась, а волосы разметались по подушке. Должно быть, она их распустила, поскольку заколок на ее голове видно не было.
