Она так спешила, что даже не подумала о том, чтобы накинуть поверх ночной рубашки пеньюар.
– Это хорошо, – сказал он, окинув ее взглядом таким горячим и страстным, что Лизетт остро ощутила, какой тонкой была ее рубашка. – Ваше ночное белье мне нравится больше.
Стараясь не показывать, какой жар охватил ее от его слов, Лизетт опустилась на колени, чтобы снять с него сапоги. Ей уже приходилось пару раз так делать с ее братьями.
Вот только в этот раз все было совсем по-другому. Он был другим. Тристан и Дом, напившись, становились угрюмыми, неуправляемыми животными. Макс же, который до этого своей холодной сдержанностью напоминал средневекового рыцаря в броне, в одночасье превратился в растрепанного, соблазнительного беса.
– Вы такая хорошенькая, – прошептал герцог, глядя, как она сражается с его сапогами. Он провел рукой по ее кудрям, запустив в них пальцы. – Ваши волосы подобны… подобны… Не знаю. Чему-то черному и блестящему.
Лизетт подавила улыбку. Похоже, когда герцог напивался, ему становилось несколько сложно подбирать слова.
– Возможно, жукам? – пошутила Лизетт. – Они черные и блестящие.
– Да уж, жукам. – Сверкнув глазами, он нахмурился. – Никаким не жукам. Не глупите. – Взяв ее волосы обеими руками, герцог начал гладить и ласкать их. – Чему-то покрасивее.
Его комплимент был странно милым в своей неуклюжести. Нелепица какая-то. Как она вообще могла принимать всерьез хоть что-то, сказанное им в таком состоянии?
Отбросив в сторону сапог, который ей удалось снять, Лизетт принялась за второй.
– Что ж, не ждите, что я подскажу вам комплимент покрасивее. Я слишком устала.
– Я тоже. Вам нужно идти спать. Вот, давайте я вам помогу.
Герцог наклонился вперед, чтобы взять Лизетт под мышки так, словно хотел поставить ее на ноги, однако затем на секунду замер и, прежде чем она успела осознать, что происходит, взял ее за груди.
В первое мгновение Лизетт была слишком шокирована и могла лишь смотреть на него, открыв рот.
– Они тоже хорошенькие, – прошептал он и начал их массировать.
Это стало для Лизетт толчком к действию.
– Прекратите! – Она отбросила его руки. – У нас был уговор!
Герцог торжественно кивнул:
– Никаких поцелуев. – Его глаза блеснули, и он вновь потянулся к ее груди. – Однако насчет этого я ничего не говорил.
Лизетт вскочила на ноги.
– Вы сами можете позаботиться о своих проклятых сапогах, ваша милость.
Она сделала шаг, чтобы уйти, однако герцог немедленно притянул ее, норовя усадить к себе на колени. Лизетт силилась вырваться, но он, прижавшись губами к ее уху, прошептал:
– Хотите узнать секрет?
– Нет, – пробормотала она, пытаясь освободиться.
– Вы мне нравитесь.
Лизетт прекратила вырываться. Обернувшись к герцогу, она посмотрела на него с сомнением:
– Правда? Или ваш разум просто затуманен бренди?
– Нет, – ответил он, и его зеленые глаза засияли. – Правда, нравитесь.
Лизетт нахмурилась. Нужно было ожидать, что Герцог Горделивый скажет что-то вроде этого как раз в тот момент, когда она хотела стукнуть его по голове его же собственным сапогом.
Впрочем, сейчас он не выглядел таким уж горделивым. Он был похож на любого другого человека, уставшего после долгого дня. Его золотисто-каштановые волосы растрепались, подбородок покрывала едва заметная щетина, а платок болтался вокруг шеи. Герцог казался очаровательно обычным.
Сидя у него на коленях, Лизетт чувствовала, что ее наполняет ощущение близости. В первый раз в жизни она задумалась, каково бы это было: сидеть на коленях у обнимающего ее мужа, который смотрел бы на нее так, как в тот момент смотрел Макс: с интересом, желанием и жаром, который она почти что чувствовала кожей.
Господи, помоги ей.
Его взгляд скользил по изгибам ее тела.
– Вы мне нравитесь. Правда. – Он вновь взял ее за груди. – И мне очень нравятся они.
Оттолкнув его, Лизетт вскочила на ноги и развернулась, чтобы высказать Максу все, что она думает. Однако он уже смеялся так, словно ему только что рассказали какую-то чрезвычайно смешную шутку. Она сузила глаза, но Макс, икнув, повалился на канапе.
Сверкнув взглядом, Лизетт приготовилась к тому, что он вновь начнет смеяться. Однако, заметив, что Макс не только молчит, но и лежит совершенно неподвижно, она встревожилась и пихнула его ногой в колено. К ее облегчению, он шевельнулся, однако лишь затем, чтобы поднять колени на канапе, перевернуться на бок и…
Захрапеть.
Господи боже. Он и в самом деле заснул.
Мужчины!
В раздражении Лизетт направилась было к себе в спальню, однако затем замерла. Когда она спала, он расстегнул ее платье и распустил корсет, чтобы ей было удобнее; она должна была поступить точно так же, пусть даже причиной его сна и был бренди.
Сказав себе, что поступает глупо, Лизетт развернулась к нему. Макс выглядел обмякшим и, похоже, совершенно не осознавал происходившего вокруг. Ворча насчет тупоголовых пьяниц, она подошла к нему и стянула второй его сапог. Пробормотав что-то невнятное, он вновь погрузился в сон. Закатив глаза, Лизетт нашла диванную подушку и подложила ее ему под голову. Жилет Макса ей удалось расстегнуть, не разбудив спящего.
Впрочем, это мало чем ему поможет. Он был слишком велик для того, чтобы уместиться на канапе. С одной стороны диванчика свисал его локоть, а с другой – нога в чулке. После ночи в такой позе у него с утра будет ломить все тело.
Ощутив непонятный укор совести, Лизетт накрыла Макса его сюртуком. Не ее вина, что он не принял ее предложения лечь на кровати. И уж точно она не была виновата в том, что он налакался до такого состояния, что как дурак спотыкался о стулья, засыпал в скрюченной позе и говорил глупости вроде…
«Вы мне нравитесь».
Лизетт фыркнула. Он наверняка не имел в виду ничего подобного, а лишь пытался расположить ее к себе, чтобы она позволила ему потрогать себя за грудь.
И все же…
– Ты мне тоже нравишься, болван ты некультурный, – сказала она и, разозлившись сама на себя за это признание, добавила: – Но если ты еще когда-нибудь вот так вот схватишь меня за грудь, клянусь, я двину тебе в ухо.
С этими словами Лизетт развернулась на каблуках и отправилась спать.
***
На следующее утро Максимилиан стоял у перил парового парома, глядя на неспокойное море и пытаясь справиться с жуткой головной болью. Слава богу, что им с Лизетт удалось успеть взойти на борт до отплытия. Он проспал стук в дверь, который должен был разбудить их раньше.
К счастью, Лизетт проснулась через час после этого, и ее паника, умноженная на его собственную решимость не пропустить корабль, позволила им собраться с невероятной скоростью. Побросав свои вещи в сумки и расплатившись с трактирщиком, они успели добраться к пристани в нужное время, сев вместе с еще примерно шестью десятками пассажиров на паром до Дьепа.
