Однако сделать им это удалось лишь впритык, а Максимилиан не любил, когда что-либо происходило впритык. Равно как ему и не понравилось спешно взбегать на качавшуюся, шумную посудину, когда его голова все еще кружилась, а желудок переворачивался.
Хотя, наверное, поделом ему было за то, что он выпил столько бренди всего-то в течение нескольких часов. Максимилиан даже не был уверен в том, сколько бокалов осушил и как добрался до комнаты. Большая часть вечера была словно в тумане. Однако он явно как-то очутился в комнате, поскольку проснулся после ночи, исполненной странных сновидений, именно там. Но то, что он не помнил ничего из произошедшего, Максимилиана тревожило.
Лизетт встала у перил рядом с ним. Сегодня на ней был голубоватый дорожный костюм. Пышные рукава, облегающий корсаж и широкая юбка с оборками подчеркивали ее большой бюст и тонкую талию, хотя Максимилиан успел увидеть их лишь мельком, когда пронизывающий ветер распахнул ее шерстяное манто. Впрочем, в ночной рубашке она ему нравилась больше.
Погодите-ка. Когда это ему удалось увидеть ее в ночной рубашке? Должно быть, Максимилиану вспомнилось то утро в доме ее брата. Хотя нет, тогда на ней был пеньюар.
– Капитан говорит, что плавание займет девять часов, – произнесла Лизетт жизнерадостно.
Слишком жизнерадостно для его раскалывавшейся головы.
– Чудесно, – проворчал он. – Значит, я должен буду слушать этот богомерзкий грохот весь день.
– Какой грохот? О, вы о паровом двигателе.
Максимилиан ощущал на себе ее оценивающий взгляд. Он оглянулся, чтобы увидеть, слышит ли кто-либо их разговор, однако остальные пассажиры отправились в буфет завтракать, едва взойдя на борт, так что они были у перил вдвоем.
Паром качнуло, и Лизетт схватилась за них.
– Вы что, никогда не плавали во Францию на паровом пароме?
– Нет, – произнес Максимилиан отрывисто. – У меня для этого есть яхта.
– Ну разумеется.
Резкость ее тона заставила его ощетиниться.
– В свое время я много путешествовал, – сказал он раздраженно. – Так что владеть собственным судном имеет смысл.
– Нужно будет не забыть посоветовать Дому тоже купить себе судно, когда у него появится несколько тысяч лишних фунтов, – ответила Лизетт сухо. Поняв, что Максимилиан не собирается попадаться на ее удочку, она с любопытством взглянула на него. – Почему вы столько путешествуете? Ради удовольствия? Или по делам?
Поразмыслив, Максимилиан решил сказать ей правду:
– В последние годы своей жизни мой отец был… болен. Потому мы путешествовали в поисках исцеления. – Которого, разумеется, так никогда и не нашли. – Когда он умер, мне пришлось принять его дела. У отца было множество предприятий за рубежом, так что я потратил годы на то, чтобы продать их. Я предпочитаю заниматься своими поместьями.
– То есть вы больше не путешествуете?
– Только ради удовольствия. Однако подобная возможность мне выпадает не так часто, как хотелось бы.
– Значит, вам нравится путешествовать? Видеть мир.
Герцог слабо ей улыбнулся.
– В юности я хотел пойти служить на флот. Я постоянно умолял отца, чтобы он купил мне звание гардемарина.
Это позволило бы Максимилиану увидеть мир и в то же время сбежать от тоски своих родителей по тому единственному сыну, который был для них важен.
Тон герцога стал горьким:
– Но он всегда мне отказывал. А затем мне исполнилось шестнадцать. Питера нашли мертвым, и я стал наследником. После этого о флоте не могло быть и речи. – Увидев выражение жалости на лице Лизетт, он заговорил мягче: – Так что теперь меня утешает ветер, наполняющий паруса моей яхты. И я очень хотел бы созерцать эти паруса сейчас.
К огромному облегчению Максимилиана, ей, кажется, передалась его напускная веселость.
– Вы ведь понимаете, что на яхте мы бы до Дьепа так быстро не добрались?
– Но путешествие было бы гораздо приятнее. Не пришлось бы выносить весь этот грохот в дополнение к стуку в моей собственной голове. – Увидев, что Лизетт уже открыла рот, чтобы что-то ответить, он опередил ее: – И, прежде чем вы это скажете, – да, я знаю, что сам виноват. Поверьте, я глубоко сожалею о той последней паре бокалов бренди.
В глазах девушки появился озорной блеск.
– Никогда бы не подумала, что алкоголь влияет на вас подобным образом, ваша милость. Сколько вы вообще выпили?
Боже, какой позор! Максимилиан вновь посмотрел на море.
– Слишком много. Особенно для человека, который редко злоупотребляет спиртным.
– О? И почему же? – спросила она с искренним любопытством в голосе.
– Пьянство никогда не было моим любимым видом досуга. Не люблю терять контроль над собой.
Но прошлой ночью он пребывал в решимости изгнать сладострастную одержимость Лизетт. Однако вместо этого его всю ночь преследовали сны о ней. В одном из них она, одетая лишь в ночную рубашку, встала на колени у его ног. Волосы девушки рассыпались по ее плечам, а ее груди ложились в его ладони так, что он чувствовал их тепло и полноту.
Если ты еще когда-нибудь вот так вот схватишь меня за грудь, клянусь, я двину тебе в ухо.
Эти слова, так похожие на то, что в действительности могла бы сказать Лизетт, заставили его замереть. Все это был лишь сон, разве нет? Должен был быть. Лизетт никогда бы не встала на колени у его ног. И не подошла бы к нему полураздетой. И, разумеется, даже будучи пьяным, он никогда бы не был так глуп, чтобы «хватать» ее за грудь.
Правда ведь?
Тот факт, что девушка странно притихла, обеспокоил его еще больше.
– Лизетт… Сделал ли я… мм… что-нибудь, за что мне следовало бы извиниться?
– В смысле, вроде хватания меня за грудь? – спросила она, плотнее укутываясь в манто, чтобы защититься от водяных брызг.
Герцог застонал.
– О боже, значит, мне это не приснилось.
– Боюсь, что нет.
Впрочем, ее слова прозвучали странно буднично для женщины, которую он чуть ли не попытался добиться силой.
Максимилиан бросил на нее настороженный взгляд.
– Мне жаль. Ничего из этого я не помню. Во всяком случае, помню не много. И думал, что эти воспоминания – лишь сон. Прошу, примите мои извинения за… то, что я мог сделать.
Лизетт взглянула на него из-под ресниц… и из-под завесы своих мыслей.
– Извинения приняты.
– Удивлен, что вы не огрели меня за это по голове. – Максимилиан криво улыбнулся. – Или, возможно, огрели, из-за чего у меня теперь эта богомерзкая головная боль.
– Не огревала, – ответила Лизетт твердо. – Хотя и думала об этом. К сожалению, вы провалились в беспамятство до того, как мне представилась такая возможность.
