Но Макс этого не сделал. Тяжело вздохнув, он отвернулся и стал рыться в коробке.
Глядя, как его волосы сверкают золотом в свете луны, и вспоминая, как нежно он ее целовал, девушка почувствовала, что ее горло защипало от невыплаканных слез. Сердце Лизетт разрывалось. Да, воистину было бы лучше, если бы она забыла, как он гладил ее и ласкал, называя нежными словами. Она и правда предпочла бы все это забыть.
Жаль, что на это не было ни единого шанса.
12
Лизетт уже забылась беспокойным сном, а Максимилиан так и сидел в оцепенении. Он напортачил во всем, в чем только было можно, сначала обвинив ее во всяческом вероломстве, затем ведя себя как охваченный припадком ревности дурак, а под конец – произнеся эту идиотскую речь о том, что не мог на ней жениться.
Не удивительно, что она укрылась гордостью, словно плащом.
Если дело действительно было в этом. Возможно, она и правда не хотела выходить за него. Учитывая то, как ее отец разрушил жизнь ее матери, это было бы вполне понятно.
Но когда он пошел за ней в дамскую комнату, то услышал из-за двери плач девушки. Звук ее рыданий до сих пор эхом отдавался в его мозгу. Нет, она явно не имела в виду того, что сказала.
Уже одно это многое говорило о том, как она отличалась от других женщин. Любая другая воспользовалась бы своим преимуществом, попытавшись вытащить из него какое-либо обещание на будущее после того, сколь нахально он ее касался.
Но не его Лизетт. Она была для этого слишком гордой. Она просто ушла, чтобы поплакать в одиночестве. А он, даже зная об этом, все равно причинил ей боль.
Воистину бесчувственный, надменный осел.
Самое меньшее, что он должен был сделать, – это объяснить Лизетт, почему не может на ней жениться. Рассказать, что его двоюродный дед и отец умерли в безумии и что шансы на то, что он сам закончит подобным образом, были велики. Что ей однозначно не понравится на это смотреть.
Однако Лизетт относилась к нему как к нормальному человеку, и Максимилиан не хотел этого терять. Потому что, узнав правду, она станет смотреть на него так же, как это делала любая другая женщина – как на герцога, который в любой момент мог скатиться в безумие.
Другие женщины, по крайней мере, взвесив все те преимущества, которые дало бы им замужество за богатым герцогом, готовы были закрыть глаза на возможность того, что он сойдет с ума. Во всяком случае, некоторые из них. Но Лизетт его богатство и статус не волновали, потому она увидит лишь последнюю. А это Максимилиана добило бы окончательно. Уж лучше пусть она считает его ослом.
И не только ослом, но и бессердечным плутом.
Как она сказала? «Я отказываюсь быть просто твоим увлечением, а ничто другое тебя не интересует»?
Если бы она только знала. Мысль о том, чтобы жениться на Лизетт, начинала опьянять его. Он знал, что их брак был обречен закончиться трагедией, однако все равно не мог перестать представлять себе, каково бы это было.
Она поставила бы высший свет на уши. Дамы стали бы без остановки о ней сплетничать, а поняв, что ей их сплетни совершенно безразличны, стали бы ей поклоняться. Потому что высший свет поклоняется тем, кому плевать на его мнение. Особенно если речь о жене богатого герцога.
Долгими, одинокими ночами в Мосбери-хаусе он сможет прижимать ее к себе, обмениваться с ней шутками, нежно ее поддразнивать. Ему больше не придется лежать в кровати, ожидая начала безумия. От этого его будет отвлекать Лизетт.
Но лишь до того дня, когда он начнет терять свой разум. А поскольку к тому моменту Лизетт, вне всяких сомнений, по-настоящему его полюбит, мысль о том, что он с ней сотворит, была просто невыносимой.
Девушка беспокойно дернулась в кресле, подтянув ноги под свое манто так, словно она пыталась их согреть. В дилижансе действительно было довольно прохладно. Возможно, весна уже началась, однако ночной холод все еще никуда не делся.
Говоря себе, что лишь хочет сделать так, чтобы ей было комфортнее, он тихо придвинулся поближе к ней и, притянув девушку к себе, накрыл их обоих своим сюртуком. Вздохнув, она уткнулась носом ему в грудь, и сердце Максимилиана сжалось.
Закрыв глаза, он откинул голову назад, притворяясь, что они действительно муж и жена, совершающие увеселительную поездку в Париж. Герцог долго просидел так, думая, что ни за что не сможет уснуть, ощущая запах Лизетт и тепло ее тела.
Потому он был шокирован, когда, открыв глаза в следующий раз, увидел, что в окно повозки льется дневной свет. Должно быть, ночью он вытянулся на сиденье, опустившись спиной на подушки, потому что Лизетт лежала прямо на нем. Освободившись от заколок, ее локоны цвета воронова крыла рассыпались по ее спине, и Максимилиан не смог устоять перед соблазном погладить девушку по ним. Пробудившись, она открыла глаза, глядя на него в явном смятении.
– Доброе утро… Лизетт, – прошептал он, не позволив себе в этот раз назвать ее словом «дорогая».
– Макс.
На ее губах заиграла нежная улыбка, при виде которой сердце герцога защемило. Но затем, увы, она полностью проснулась и с криком «Макс!» соскочила с него, в следующее же мгновение оказавшись на соседнем сиденье.
Расправляя юбки, она избегала смотреть ему в глаза.
– Мне так жаль. Не знаю, как так случилось, что я использовала тебя в качестве кровати.
– Все в порядке. Я был не против.
Если она могла находиться в его руках лишь так – пусть даже временно, – то Максимилиан рад был и этому.
– Полагаю, я выгляжу просто кошмарно, – прошептала она, проводя пальцами по своим непослушным локонам.
– Тебе не удалось бы выглядеть кошмарно, даже если бы ты попыталась.
Бросив на него настороженный взгляд, она посмотрела в окно.
– Мы хорошо провели время, не правда ли? До Парижа осталось не больше часа. Думаю, нам нужно заехать на квартиру к Тристану и посмотреть, что мы там найдем. Заодно и сможем привести себя в презентабельный вид перед беседой с Видоком.
Подавив очередной приступ ревности, Максимилиан произнес:
– Мы не можем тратить время попусту, Лизетт. Давай не будем задерживаться в квартире у твоего брата дольше, чем нужно, – если там, конечно, не окажется его самого.
– Ладно.
– И мы можем поговорить с Видоком, но если он ничего не знает…
– …нам придется побеседовать с главой Sûreté. Я понимаю.
– Хорошо.
Какой бы соблазнительной она ни была, он докопается до сути этого дела с его братом и Бонно.
К удивлению Максимилиана, Бонно снимал квартиру в облюбованном аристократами районе Фобур Сен-Жермен. Похоже, брат Лизетт либо неплохо зарабатывал, либо имел высокопоставленного друга, который арендовал жилье для него.
