– Это не одно и то же. – Он сверкнул на нее глазами. – У них есть целая жизнь вместе, куча времени на то, чтобы быть друг с другом, чтобы наслаждаться хорошими сторонами брака. Это позволяет им проходить через плохие его периоды.
– А у моего отца была целая жизнь со своей женой, которая умерла, рожая дома? Нет, не было. И такое случается чаще, чем ты думаешь. Иногда люди умирают молодыми. Такова жизнь.
Лизетт взяла его милое измученное лицо в свои руки.
– Именно поэтому ты должен наслаждаться ею, пока можешь. Потому что ты не можешь знать, когда она прервется. Папá откладывал то, что, как он знал, должен был сделать, уверенный, что у него есть еще время. Но у него его не было.
– Я не откладываю, – сказал Макс мягко, беря ее за руки. – Я вообще не собираюсь этого делать. – Его взгляд стал суровым. – И именно поэтому, если Питер действительно жив, я вообще не женюсь. Пусть он передает семейное безумие, если хочет. Это, слава богу, снимет с меня ответственность.
Отступив, он начал расхаживать по комнате.
– Отец не завещал мне никаких денег или титулов на случай, если Питер жив, потому мне придется рассчитывать на щедрость своего брата. Что означает, что я, возможно… не смогу позволить себе врачей и сиделок, которые могли бы ухаживать за безумцем. Такой груз на плечи жены я тоже возлагать не стану.
Подойдя к нему, Лизетт взяла его за руку.
– Значит, вместо этого ты собираешься оттолкнуть от себя всех, кому можешь быть небезразличен? Вести стерильное существование в холодном браке без любви или вовсе в одиночестве? Таковы твои планы на будущее?
Напрягшись, он сердито посмотрел ей в глаза.
– Тебе не понять. Мне гораздо легче… не позволять себе испытывать чувства к женщине, чем испытывать их, зная, какое будущее ей со мной уготовано.
– Во-первых, ты не можешь знать, что ждет тебя в будущем. Никто из нас не может этого знать. – Увидев, что Макс собирается что-то ответить, Лизетт прижала палец к его губам. – А во-вторых, уже слишком поздно пытаться не испытывать чувств. – Она погладила его по уже начинавшей покрываться щетиной щеке. – Одна женщина тебе уже небезразлична. Я. Ты сам сказал это прошлой ночью. Если только это не было ложью.
– Ты сама знаешь, что не было, – произнес он хрипло.
Потому что он никогда не лгал. И именно тогда Лизетт в полной мере осознала почему. Он никогда не лгал, потому что его собственные родители лгали ему с самого детства. Потому что безумие само по себе одна гигантская ложь, играющая в игры с человеческим разумом.
Именно поэтому он так ненавидел обман. И именно поэтому она не могла быть с ним нечестной.
А значит, пришло время быть честной с самой собой. Не считая ее братьев, Лизетт никогда не встречала такого хорошего и достойного мужчину, как Макс. Потому отталкивать его из-за того, что он не соответствует строгим критериям, которые она создала, чтобы не дать разбить себе сердце, было бы просто нелепо.
Другого шанса у нее могло и не быть. Когда они найдут Тристана, случиться может все, что угодно. Но в эти несколько часов она хотела быть его, хотела узнать, каково это – лежать в объятиях мужчины, которого она любила.
Любила? Нет, она не была настолько глупой. Потому что он практически гарантированно разобьет ей сердце.
Но это было не важно. Если он должен был отбросить свои страхи, то ей следовало сначала отбросить свои.
– Если я тебе небезразлична, покажи мне это. – Она обвила руками его шею. – Потому что – видит бог – ты небезразличен мне.
Выражение его лица стало жестким и одновременно мучительным.
– Лизетт, не делай этого.
– Не испытывать к тебе чувства? Не желать тебя? Это никуда не исчезнет лишь из-за того, что ты так решил.
Девушка почувствовала его напряжение так, словно он по-прежнему сохранял отстраненность, пытаясь подавить свои собственные желания одной лишь силой воли.
Он сражался сам с собой изо всех сил.
– Что случилось с твоим нежеланием быть любовницей герцога? – с трудом выдавил он.
– Я не желаю быть чьей бы то ни было любовницей. – Поддавшись импульсу, велевшему ей забыть об осторожности, она прижалась к его напряженному телу. – Но это не означает, что я хочу прожить жизнь монахини.
Его челюсть сильно выпятилась, равно как выпятилось и… кое-что гораздо ниже.
И Макс, вне всяких сомнений, это осознавал. Он взял ее за руки так, словно хотел убрать их от своей шеи.
– Я не лишу тебя шанса на брак с другим мужчиной.
Лизетт продолжала держать его за шею, пребывая в решимости получить то, что хотела, – его в постели.
– Слишком поздно. Ты что, правда думаешь, что я взгляну хоть на одного мужчину после тебя?
Когда в глазах Макса вспыхнул огонь, а то, как он сжимал ее руки, стало больше похоже на хватку утопающего, а не сражающегося, Лизетт воспользовалась своим преимуществом.
– Если я обречена провести остаток своей жизни без тебя из-за твоих условий, правил и страхов перед будущим, то по крайней мере дай мне что-то, о чем я буду помнить. Позволь мне провести остаток дня в постели с тобой.
Слово «постель» возымело эффект. Он долго смотрел на нее, и его внутренняя борьба была видна в каждой линии его смелого лица.
Затем Макс пробормотал:
– Я был прав. Ты действительно порочная, порочная женщина.
Их губы слились.
15
Максимилиан знал, что ему не следует этого делать. Однако она не изменила своего к нему отношения после того, как он рассказал ей о семейном проклятии. Не стала смотреть на него по-другому. Она осталась все той же Лизетт. Его Лизетт.
Сжав пышные рукава ее платья, он целовал девушку буйно и страстно, осыпая жаркими поцелуями ее рот, подбородок, шею, а почувствовав губами ее пульс и услышав тихие сладостные стоны, начал сначала.
Он говорил себе, что хочет лишь целовать ее достаточно долго, чтобы сполна прочувствовать этот момент. Что оставит ее в покое, когда сполна напьется вкусом ее губ. Но он знал, что лжет сам себе. В ту же минуту, когда Лизетт начала бороться за него, Максимилиан начал терять способность ей сопротивляться.
И как вообще он сможет это закончить, если ее пламенная реакция говорила, что ей хочется этого так же страстно, как и ему?
– Мы должны остановиться, – прорычал он, прижимаясь губами к ее шее. – Кто-нибудь войдет.
– Нет, не войдет. – Лизетт сбросила сюртук с его плеч. – Видока не будет еще несколько часов, а слугам я сказала, что они нам не понадобятся.
Это распалило его воображение – и желание, – однако в то же время усилило тревогу. Особенно когда она начала расстегивать его жилет.
