– На самом деле прошлой ночью я получил от нее согласие, однако этим утром она все отрицала.
– После того, что ты сказал в лазарете.
Максимилиан кивнул. Он уже успел сам себя за это возненавидеть.
– Она сказала мне, мол, мы оба знаем, что нам лучше расстаться. Это означает, что она думает, что нам лучше расстаться.
И, возможно, это действительно было так. Жениться на Лизетт означало подставить свое сердце под удар ножа, разрушить свои стены и отказаться от идеально упорядоченного существования ради женщины, которая всегда говорила то, что думала. Обедай они у короля, она, вероятно, сообщила бы его величеству, что тому надо сбросить вес.
Поняв, что эта мысль заставила его улыбнуться, Максимилиан покачал головой. Оставалось лишь признать, что он готов был бы лишиться правой руки ради возможности увидеть ее разговор с королем Георгом. Он стоял бы там с бокалом шампанского, подбадривая Лизетт и наслаждаясь каждой минутой происходящего. А затем увез бы ее домой и занимался с ней любовью до рассвета.
Его мысли наполнили образы. Лизетт, лежащая на кровати в своей украшенной рюшем спальне… Лизетт, снимающая ночную рубашку… Лизетт, утешающая его прошлой ночью, когда он потерял голову от горя.
Несмотря ни на что, его пульс ускорился. Брак с Лизетт означал еще и страсть, свет и любовь. Означал конец его одиноких ночей и безрадостных дней. Означал, что у него могут быть дети.
Впервые с момента встречи с Лизетт он задумался о том, чтобы завести с ней детей. Детей, которые изгонят семейное проклятие, вырастут здоровыми, сильными и красивыми… как их мать. Которые вновь оживят безмолвную детскую, будут собирать цветы в огромных садах Мосбери-хауса, станут пускать крохотные кораблики на пруду и…
– Дьявол, она была не права, – произнес Максимилиан отрывисто. – Расстаться нам будет не лучше. Ни ей, ни мне.
Виктор пристально на него посмотрел.
– А ей ты об этом сказал?
Мысли Максимилиана вернулись к их разговору, к тому, как он стоял, защищая свое сердце и свою честь. Как ушел сразу после того, как Лизетт сказала своему брату, что ей не в чем его упрекнуть.
Трус.
– Нет, – сказал он, ощущая сожаление, которое было подобно удару в грудь.
– А-а-а. – Виктор поднял бровь. – Ты любишь ее?
– Да, – произнес Максимилиан, сам изумляясь тому, что ответил не задумываясь.
Он знал это всем своим естеством – так же, как знал, что брак с Лизетт будет чудесным.
– А об этом ты ей сказал?
Максимилиан застонал. Похоже, он расстался с ней самым худшим образом.
– Нет.
Виктор фыркнул.
– Что ж, вот в этом и заключается твоя ошибка, кузен. Мне мало что известно о женщинах, но я знаю, что сказать женщине, что ты ее любишь – разумеется, если она тоже тебя любит, – это единственный способ завоевать ее. Потому что если она поверит, что ты ее любишь, то последует за тобой на край света. – Он покачал головой. – Вот настолько женщины иррациональны.
– Не Лизетт. Она совершенно рациональна.
Хотя, когда они впервые встретились, ее обуревала безумная идея стать агентессой у Дома. И вырядиться «обычным человеком» ему тоже предложила она. А затем – бросилась к нему в постель, потому что не могла вынести мысли, что он проведет свою жизнь в «холодном, лишенном любви браке».
Похоже, рациональностью в случае Лизетт даже не пахло. Во всяком случае, в том, что касалось его. Потому, возможно, у Максимилиана с ней все еще был шанс.
Если бы не одна вещь.
– Я назвал ее мать шлюхой. – Он ощутил во рту привкус желчи. – По-настоящему причинил ей боль. А она этого не заслуживала.
– Если она тебя любит, то найдет способ тебя простить. Если ты дашь понять, что тебе действительно жаль. – Выражение лица Виктора стало задумчивым. – Нет, этого недостаточно. Мой отец напоминал моей матери о ее низком происхождении каждый раз, когда они ссорились, а затем извинялся. Меня это всегда приводило в ярость. – Он долго смотрел на Максимилиана. – Ты должен извиниться и никогда больше так не делать.
– Поверь, свою ошибку я повторять не намерен.
Они подъезжали к напоминавшему скорее дворец лондонскому особняку Максимилиана, однако Виктор, бросив на него лишь мимолетный взгляд, вновь обернулся к кузену.
– И, говоря о людях, называющих чужих матерей шлюхами, я хочу извиниться и за свои слова. Я не хотел оскорбить память твоей матери.
– Извинения приняты, – ответил Максимилиан коротко.
– Однако я сделал это не просто из собственной жестокости. Я правда думал, что связь между твоей матерью и моим отцом могла бы объяснить очень многое. – Увидев сердитый взгляд Максимилиана, он быстро добавил: – Но, очевидно, я заблуждался.
– Очевидно, – ответил Максимилиан, когда карета остановилась.
Тем не менее еще долго после того, как он представил Виктора слугам как своего кузена, поместил его и поприветствовал доктора, слова кузена продолжали звучать в его голове.
Сама подобная мысль была Максимилиану ненавистна, однако это действительно объясняло очень многое. Объясняло странные предсмертные слова отца. Объясняло, откуда у отца, никогда не ходившего к шлюхам, мог взяться сифилис.
Объясняло даже чувство вины, которое всегда испытывала мать и которое всегда было ему непонятно. Хотя, конечно, подобная связь не могла дать ей причину винить себя в безумии отца – матери бы и в голову не пришло, что между сифилисом и сумасшествием может быть какая-то связь.
Однако все могло быть так, как намекнула Лизетт, – чувство вины, испытываемое матерью из-за ее связи с дедом Найджелом и последовавшим похищением Питера, укрепило ее в решимости искупить эту вину, бросив все силы на уход за отцом в его последние дни.
Переодевшись в наряд, более приличествовавший герцогу, Максимилиан стоял у окна, глядя на сад. Его горло сдавило, а кулаки были сжаты. Один человек мог пролить свет на этот вопрос – семейный врач Кейлов. Если врач еще был жив, он однозначно должен знать, был ли у матери когда-нибудь сифилис… И, что еще важнее, когда они с отцом им заразились.
Потому, прежде чем пытаться вернуть Лизетт, не мешало бы все выяснить.
На поиски врача у Максимилиана ушло всего несколько часов. Старику было уже почти девяносто, и память его подводила, однако у него хранились подробные записи о его пациентах, и он был счастлив показать их человеку, чья семья, по сути, сделала из него богача.
В этих записях Максимилиан обнаружил упоминание того, что у матери случилась «негодная хворь» – почти ровно за девять месяцев до рождения Питера. Просмотрев оставшиеся записи, он нашел ту, в которой говорилось о первых признаках «негодной хвори» у отца. Судя по всему, у него заболевание протекало тяжелее, чем у матери. И началось позже, чем у нее.
