— Непреднамеренно. Несчастный случай.
— Ты думал, эти пояса — безобидные пушистые ленточки? Они изменили твои намерения, да?
— Всё под контролем.
— Ага! Весь последний месяц только и делаешь, что контролируешь!
Дентон умолк.
— Ты все знал. Ты знал, что я подставлюсь. Зачем послал меня в гараж «Полная луна»?
На его лбу забилась жилка.
— После тех смертей меня предупредили о некоем сообществе. О Белом Совете. Что-то вроде магической полиции, в которой вы служите.
Мне стало почти смешно.
— А, да-да… Как бы там ни было, тебе рассказали не все, Дентон. Теперь я понимаю, почему ты разрушил кольцо Макфинна. Жил себе человек, жил и превратился в козла отпущения. Ты решил «освободить» его, зная, что Белый Совет непременно заподозрит Макфинна в чинимых зверствах. Действительно, контроль железный. «Уличных волков» сдаешь полиции, Луп-Гару — Совету, и концы в воду.
Дентон зарычал:
— Я был вынужден чем-то жертвовать. Во имя долга.
— Извини, приятель, как один из жертвенных бычков, я не нахожу в себе сил согласиться с этим замечательным доводом. Что же получается? К чертям собачьим закон? Знакомая история. Кажется, ты говорил то же самое о Марконе, мол, такой-сякой подлец, стоит над законом…
Дентон снова напрягся и чуть-чуть повернул ко мне голову, будто плохо слышал.
Я крепко сдавил ему шею.
— В этих поясах дурная сила. Зло в чистом виде. Ты с ними не справляешься. Пояса овладели твоим сознанием. Откажись от них. Ты можешь покончить с этой хреновиной, просто совершив добрый поступок. Ну же, Дентон. Не разрушай дело своей жизни.
Дентон молчал. Долго. Сквозь елки уже вовсю ломились Уилсон и Харрис. Натянутая, как струнка, Бенн горящим взором следила за нами. Лунный свет искусно вычертил каждый мускул ее великолепного тела и роскошную грудь. Надо признать, грудь отвлекала. Мысли нет-нет, да и принимали иной оборот… Женщина перевела взгляд на пояс, лежавший на ухоженном газоне, и соски ее вновь отвердели.
— Посмотри, — прошептал я. — Она подсела на пояс, как на «дурь». Кто она теперь? Ты об этом мечтал, Дентон? А Уилсон и Харрис? Неужто они всегда были такими? Ты и сам превращаешься в чудовище. Прекрати это безумие, пока не стало совсем поздно.
Он смежил веки и мотнул головой:
— Вы порядочный человек, мистер Дрезден. Однако вы не знаете, как устроен мир. Сожалею, но вам придется умереть. — Он открыл глаза. — Вынужденная жертва.
— Черт подери! Неужели ты не понимаешь, что действуешь себе во вред? Ну, предположим, выберешься ты отсюда, всех подчистую уничтожишь. Но должен ты соображать, что Мерфи обязательно докопается до сути?
Дентон коротко глянул на меня и повторил, словно заклинание:
— Вынужденная жертва.
Я поперхнулся. Вдруг потянуло могильным холодом. Эти жуткие слова и то, как Дентон их произнес — спокойно, разумно, будто все уже свершилось… Ни тени сомнения, ни малейшего признака страха или содрогания. Только непоколебимая уверенность, которая присуща безмозглым придуркам и сумасшедшим. Но я-то успел заметить, что Дентон не идиот.
Уилсон и Харрис выбрались из ельника. Они кого-то тащили. Кого-то связанного по рукам и ногам. Харрис приставил нож к горлу несчастного, где сходились тесемочки колпака, больше смахивающего на наволочку. Смешно и дико одновременно. Лопоухий пацан с дурацкими конопушками держит нож, как заправский палач. Рожа высокомерная, важная. В голове не укладывается…
— Вот гад! — сплюнул я.
Дентон промолчал. Лунный свет блеснул в глазищах Бенн. Похоть и голод обуревали женщину. Ни о чем другом она и думать не могла.
Агенты выволокли узника на поляну. Харрис держал нож у его подбородка, а Уилсон начал стягивать наволочку. Я понял, кто это, прежде чем толстяк закончил. По рукам догадался.
Луна посеребрила золотые волосы Мерфи. Челка упала на лоб. Лицо бледное. Рот то ли заткнут, то ли заклеен. На руке гипсовая повязка. Под носом кровь… Мерфи сощурилась и пнула Уилсона связанными ногами. Жаль, промазала. В результате Харрис только сильнее прижал к ее горлу нож. Мерфи замерла, испепеляя агентов яростным взором. Потом увидела меня. Сказать, что она удивилась, значит, ничего не сказать.
— Давайте, жмите на спусковой крючок, мистер Дрезден, и Харрис перережет горло лейтенанту Мерфи. — Дентон почти шептал: — Уилсон и Бенн убьют вас из ее оружия, затем прикончат ваших волков. Ведь это вы привели их сюда. Даже если вы сумеете перебить нас, Мерфи все равно умрет, а у вас на руках останется оружие, из которого застрелили четырех агентов ФБР.
— Ты ублюдок. Хладнокровная скотина.
— Вынужденная жертва, мистер Дрезден, — повторил Дентон. На этот раз он произнес свою «молитву» иначе. Спокойствие сменилось жадным нетерпением, страстью, пылом. — Бросайте револьвер.
— Да пошел ты!
Не убьет же он полицейского в самом деле?
— Тогда Мерфи конец, — развеял Дентон мои сомнения. — Харрис!
Рыжий сгорбился. Кэррин пыталась кричать, несмотря на кляп. Я заорал, развернул ствол на Харрмса, и тут же локоть Дентона со всей мочи врезался мне поддых, а кулак впечатался прямо в нос. Искры из глаз чуть траву не подожгли. Револьвер отклонился в сторону, и Дентон мгновенно выбил его, отправив меня на землю мощным ударом в глотку.
Ни шевельнуться, ни вздохнуть.
Дентон склонился за пушкой:
— Надо было убить меня, мистер Дрезден, а не читать нотации.
Он прицелился, и его губы тронула улыбка:
— Великолепная сегодня луна. Как на заказ. Помню один случай…
Хотел я ему сказать, куда он может засунуть и луну, и случай, и себя самого вместе с озверелой бандой, но только хрипнул. Горло болело неимоверно.
Дентон взвел курок и навел пушку на мой левый глаз.
— Пиф-паф, ой-ой-ой! Умирает зайчик… Прощай, чародей!
Глава 31
В мой глаз целился ствол внушительнее государственного внешнего долга. В серых глазах, что смотрели сверху, я прочел неумолимый приговор, но еще до того, как прогремел выстрел, я успел рвануться в глубь сверкающих зрачков. Виски полыхнули яростной болью.
Меня подхватил знакомый водоворот эмоций. Сознания схлестнулись, и начался тот взаимообмен ощущениями, по сравнению с которым выстрел в упор — настоящее милосердие. Лучше немедленная смерть, чем тяжкое погружение в душу Дентона.
Сумею ли я внятно описать, что мне открылось?
Представьте — вы попали в Парфенон или усадьбу Монтичелло, то есть туда, где понятие порядка доведено до совершенства, где царит гармония, где все уравновешенно и пребывает в безмятежности и покое. Лазурное небо над головой, под ногами изумрудная зелень лужайки. Плывут облака, кучерявые и белоснежные, а на земле в цветах резвятся дети.
