— А ты разве почувствовала ложь?
— Нет.
— Правда ли, что ты самая главная опасность моему спокойствию? Что с самого первого дня провоцировала, доводила и выводила меня из равновесия? Что я не знаю как, но хочу измениться? Что хочу любить тебя?
Я тяжело сглотнула и кивнула, не в силах произнести ни слова.
— Правда…
Вот так легко и просто? Я четыре дня мучилась, ждала объяснений, а тут вот так легко и буднично всё произошло. И как теперь на это реагировать? Кажется, я сама себя загнала в угол.
Но ответ нашёлся сам собой и сорвался с губ:
— Я тоже хочу попробовать полюбить тебя.
То, что до любви осталось совсем чуть-чуть, что чувства уже живут в сердце, я говорить мужу не стала. Пусть немного помучается.
И мы попробовали.
Через неделю нам разрешили вернуться домой. Опасность миновала и можно было жить обычной жизнью. Но Леонарду этого показалось мало и прямо из Академии мы направились в домик на Карловом взгорье*, полученный от короля вдобавок к титулу и прочим регалиям.
— Отдохнём, наберёмся сил, — сообщил мне Леонард.
— А как же твоя работа?
— В Бездну всё. У меня есть более важная причина.
— Ранение? — догадалась я.
— Почти, — усмехнулся он в ответ. — Медовый месяц. У нас ведь его не было. Отдохнём, искупаемся в целебных источниках. К тому времени возможно успеют закончить ремонт в нашем особняке.
— Если ты так этого хочешь.
— Хочу.
Госпоже Позир я отправила письмо, в котором весьма категорически сообщила, что выбранные ею образцы меня не устраивают, описала, чего хочу получить в итоге, и предупредила, что если именитого дизайнера это не устроит, то я найду другого менее популярного, но более сговорчивого.
Госпожа Позир всё поняла и больше навязывать свой аристократический вкус не пыталась.
Но до мира и спокойствия в нашей семье всё ещё было так далеко.
Признаюсь честно, что раньше до покушения всё было намного легче и проще. Никаких чувств и лишних эмоций, мыслей и осторожности. А еще одна спальня на двоих.
Сейчас спальни были раздельными.
Не знаю, что лекари из академии сказали моему мужу, но теперь Леонард относился ко мне как хрустальной. Кормил вкусностями и поил полезностями. Следил, что бы я отдыхала и не читала ничего тяжелее юмористических рассказов, которые публиковались в местном журнале. Хотя юмористическими их можно было назвать с большой натяжкой. Скучно, пресно и неинтересно, как и моя нынешняя жизнь. Потому что вдобавок ко всему, Торнтон отказался исполнять супружеские обязанности.
Нет, я не его не спрашивала, но две спальни и целомудренные поцелуи по вечерам, когда он сопровождал меня к комнате, говорили о многом.
Я понимала, что чуть не умерла. Мы оба едва не погибли. Но нас выпустили, сказали, что мы здоровы и восстановили свои силы. Я даже перестала быть похожа на призрак, на щеках заиграл румянец, кожа приобрела молочный оттенок, глаза засияли.
И что? Да ничего. Я даже была вынуждена заказать у местной портнихи переделку двух платьев, прося её увеличить вырез до самого неприличного. А еще достала со дна сундука (Селина постаралась) две полупрозрачные сорочки. Оставалось только заманить мужа в свою комнату, вот только он не заманивался. Совсем. Видимо у меня не получалось кокетничать, флиртовать и посылать специальные взгляды. Я даже вспомнила уроки флирта с помощью веера, обмахивалась им как полоумная целый вечер. А результата нет.
Городок был небольшим и все достопримечательности сводились к источникам, которыми был богат этот край. Разговоры сводились к обсуждению таких насыщенных тем, как: у кого красивее оформлена купальня, у кого плитка красивее и дороже, чей фонтанчик мощнее, а вода целебнее и вкуснее.
О произошедшем в столице знали все. И даже спустя столько времени не перестали обсуждать. В лицо мне мило улыбались, а стоило отвернуться, как все тут же принимались возбужденно перешептываться и переговариваться.
Поэтому количество выходов из дома пришлось сократить в два раза. Оставаться в особняке, в четырёх стенах и медленно сходить с ума. Гулять нельзя, магией заниматься нельзя и к мужу подходить тоже.
Вот как в таких условиях не начать медленно звереть и раздражаться? Наверное, именно так чувствует себя закипающий чайник — еще немного и взлетит.
— Как ты себя чувствуешь? — намазывая джем на хрустящий тост, поинтересовался он.
— Отлично, — сообщила ему, размазывая кашу по тарелке.
Так хорошо, что даже тошно.
— Почему не ешь?
— Не хочется.
— Очень полезно, — вгрызаясь в тост, сообщил мне супруг.
— Не сомневаюсь.
— Ты чем-то недовольна?
А чем тут можно быть не довольной? Всё так идеально, что и придраться не к чему.
— Когда мы вернёмся? — спросила я, перестав издеваться над едой и потянулась к стакану с прохладным соком.
— Мы тут всего пять дней. Куда спешить? Или тебе здесь не нравится?
— Ну что ты. Тут красиво, спокойно, много свежего воздуха.
— Тогда в чем проблема?
— Мне скучно, — вздохнув, призналась ему.
— Никакой магии, артефактов и прочего. Тебе нельзя пользоваться своими способностями.
— Я бы даже если захотела, не смогла, — пробурчала в ответ. — Мне их запечатали.
— И правильно сделали, — отсалютовав мне своим стаканом, ответил Леонард. — Не будешь пытаться покончить с собой.
— А ты не давай мне повода. Леонард, я…
— Прости, у меня дела, — неожиданно заявил он, вставая, бросая салфетку на стол и удаляясь.
Оставив меня совершенно одну, хлопать глазами и смотреть ему вслед. Леонард что от меня бегает? Стоит только попытаться завести разговор о нас и будущем, как Торнтон тут же сбегал.
Только я была не в том настроении, чтобы позволить ему в очередной раз это сделать.
Супруг был обнаружен в малой гостиной. Мужчина стоял у окна, сложив руки за спиной. Он был так погружен в свои мысли, что вздрогнул, когда я хлопнула дверью, щёлкнув замком и спрятав ключ.
— Айола? Что ты делаешь? Я сейчас занят.
— Ворон считаешь или облака? — съязвила я, скрестив руки на груди.
А в ответ холодный блеск в глазах, который давно меня не трогал и не волновал. Я не боялась и готова была идти до конца.
— Открой дверь, Айола.
— И не подумаю. Тебе не кажется, что так больше не может продолжаться?
Молчание и ожидание продолжения. Он словно давал мне выговориться.
— Поправь меня если я не права. Мы вроде бы договорили о том, что попытаемся жить иначе? Что возможны чувства и прочее, — голос от волнения сорвался, и я задержала дыхание, пытаясь восстановить его. — А теперь я не понимаю.
