— Ты не переживай, — процедил сангир, когда они в очередной раз скрестили мечи. — Я позабочусь об Одетт.
— Я и сам отлично справлюсь, — отозвался Валкот, но отступил, с трудом удержавшись на ногах.
Мужчины сходились снова и снова, но держали дистанцию, не давая возможности противнику нанести победный удар. Силы заканчивались. Алисет уже дышал с трудом, а сангиру все нипочем. Скалится и издевается, пытаясь задеть за живое. Не выйдет, Сет всегда умел абстрагироваться и не идти на поводу у эмоций.
— Я лучше тебя, умнее, хитрее.
— «И старее», — хотелось добавить Алисету, но он промолчал, осененный внезапной догадкой.
Старее. Ну конечно. Столько лет прошло. Ведь навыки боя на мечах не стояли на месте, за эти десятилетия разработано много новых приемов. Надо лишь вспомнить.
— Готов? — перебрасывая меч из одной руки в другую, весело поинтересовался Сет, и эта неожиданная веселость явно насторожила сангира.
— Шутки кончились!
— Согласен, — кивнул Алисет, вставая в стойку.
Пришлось хорошенько порыться в памяти, чтобы вспомнить, сколько лет не практиковался.
Не сразу, но изменить положение удалось, теперь крохотные ранки украшали и великого сангира.
Он отступил, стирая капли крови с царапины на щеке.
— Сюрприз, — отозвался, глубоко дыша, Валкот.
— Ничего не значит.
— Я не отступлюсь.
— И умрешь! — прорычал мужчина, прежде чем броситься.
Отлично! Вывел из себя. Смог пробить ледяную броню. Противник потерял контроль, теперь самое главное не упустить шанса и ударить.
Меч как продолжение руки. Быстрый и сильный. Призрачный металл звенит от напора. Но нужен подходящий момент. Ложный финт, следом еще один, и сангир открылся, слишком поглощенный злостью, чтобы отреагировать.
Светящийся клинок пошел точно в грудь, пронзая худое иссохшее тело мужчины насквозь.
Умирал один, а упали оба, корчась от боли, которая прожигала, меняя каждого.
Глава семнадцатая. Перед уходом
Пробуждение было обычным. Ни страха, ни ужаса и колотящегося сердца. Дыхание не перехватывало и все было, как всегда.
Я чуть приоткрыла глаза, изучая залитую солнцем подушку. Снова закрыла, зарываясь в нее лицом и глубоко вдыхая свежий запах постельного белья. Хотелось потянуться до хруста в костях, сладко улыбнуться, приветствуя новый день.
Правда эта истома длилась недолго, воспоминания возникли почти сразу, заставляя подскочить и лихорадочно оглядеться.
— Одетт?
Ко мне с другого конца комнаты бросилась мама.
Я дернулась, запуская пальцы в волосы.
Моя спальня, кровать, мама, на улице солнечный день и я живая и здоровая. Сон или реальность?
— М-мама?
— Очнулась, — сквозь слезы улыбнулась она, крепко обнимая за плечи и прижимаясь.
— Уже утро?
— Утро, — кивнула мама, отпуская меня и присаживаясь рядом, бережно взяв за руку, которая лежала на кровати. — Ох, Одетт, заставила же ты нас поволноваться.
Я лихорадочно кивнула.
— Как Милисент? А сангир? Я же помню его. Что вообще произошло?
— Милая, — мама мягко, но требовательно уложила меня назад на подушки и подоткнула оделяло. — Тебе надо отдохнуть.
— Я хорошо себя чувствую.
— Не сомневаюсь. Ты хочешь кушать? Я прикажу принести тебе… все, что захочешь. Бульон? Немного мяса с овощами? Или может ты хочешь пить?
— Мам, — требовательно произнесла я.
— Ничего не хочу знать, — она нежно провела по моему лицу, убирая волосы и грустно улыбаясь. — Я чуть не потеряла тебя… опять. Ты все время ускользаешь, все время куда-то влезаешь.
— Мне жаль, что я заставила тебя волноваться. Снова. Но от того, что ты пытаешься скрыть от меня информацию, легче не станет.
— Так хочется уберечь тебя. От всего мира и от тебя самой. Сделать самой счастливой.
— Мам, — я поймала ее руку и слегка сжала. — Тебе досталась самая непослушная и невыносимая дочь.
— Не говори глупостей. Ты у меня самая лучшая. Запуталась только.
— Надеюсь, ты не будешь пытаться мне помочь распутаться? — невольно вздрогнула в ответ на слова родительницы.
— Все равно ведь не примешь помощь, — тяжело вздохнула мама и сложила руки на коленях. — Ты была без сознания четыре дня.
— Сколько? — выдохнула я, выпрямляясь. — Четыре дня?
Это же целая жизнь!
— Да. Лекарь сказал, что нам остается лишь ждать и молиться.
— Кхм…
Мне стало стыдно. Даже не представляю, что они пережили за эти дни.
— Мы все так боялись.
— Прости, — виновато прошептала я и, подавшись вперед, обняла маму, — прости меня, пожалуйста, но я не могла поступить иначе.
— Я знаю, — ответила она, обнимая в ответ. — Он все время был здесь. Я лишь недавно уговорила Валкота хоть немного отдохнуть. Он любит тебя, Одетт.
Я отстранилась, пряча взгляд.
— Мам.
Скрыться она мне не дала, сжимая предплечья.
— Опять бежишь?
— Все сложно.
— Или ты просто усложняешь.
— Мы слишком разные. И не надо рассказывать, что противоположности притягиваются.
— Такие ли вы разные? — мягко улыбнулась мама. — Оба скрытные, молчаливые, но честные и прямые. Готовые пожертвовать собой ради ближнего. Шесть лет прошли не зря. Вы оба изменились.
— У него дочь, титул, положение, а у меня только Террико.
— Одетт…
Но я прервала ее, покачав головой. Надо сразу поставить все точки над и.
— Я не останусь здесь, мам. Прости, но нет. Это не моя жизнь, не мой мир. Я не люблю эти балы, жеманные улыбки и фальшь в каждом слове, каждом движении. И меня не простят. Так о какой любви может идти речь, когда мы находимся по разные стороны мира?
— Но ты его любишь?
Я поджала губы.
— Это не имеет значения.
— Имеет. Скажи мне, просто скажи.
— Я не верю в любовь, мам, — призналась ей. — Никогда не верила. Но…
И замолчала.
— Но? — с надеждой переспросила родительница.
— Мне будет тяжело без него, — прошептала едва слышно, прижимая ладонь к груди, там, где заныло сердце. — От одной мысли о разлуке больно.
— Ох, девочка моя. Все в твоих руках.
— Я переживу эту боль. Закроюсь от всего мира, как закрывалась прежде, но здесь не выживу. Даже с ним рядом. Не смогу. Без любви можно прожить, а потерять себя я не хочу.
