— Не были бы грешны, волей Божиею были бы свободны.
— А волей человеческой? — Затаила дыхание.
— Никак нельзя. Не вправе смертный решать, кому какой крест нести по жизни. — Каждое слово управляющему давалось всё труднее, и наконец, герр Уц заснул глубоким праведным сном.
Наташа притихла, думая о том, что не стоит говорить ему, как она обрадует купленного воина вестью об освобождении от рабства. Кто, попав в плен, не мечтает о свободе? Мало просто составить вольную грамоту — в этом поможет Эрих, — нужно снабдить его в дорогу всем необходимым: конём, оружием, деньгами. А там уж пусть сам… Чихнула, успев зажать нос ладонью, и хмыкнув: «Верно», прислушалась, не разбудила ли Корбла. Что будет, когда он узнает о её поступке? Впрочем, она не обязана отчитываться перед ним о своих тратах.
Повозка тряслась по лесной дороге, приближая путников к дому. Девушка, укрывшись с головой, прижавшись к плечу сопящего Гоблина, со спокойной совестью переключилась на думы об открытии таверны.
Безветренная майская ночь подходила к концу, когда пфальцграфиня неожиданно проснулась от потока прохладного воздуха, обрушившегося на её лицо, прикрытого уголком одеяла и сдёрнутого с неё. Вздрогнув и широко открыв глаза, уставилась в бледное расплывшееся перед глазами пятно, обрамлённое огненным ореолом.
— Тьфу, Руди, напугал. — Перевела дух, успокаивая бьющееся в сумасшедшем ритме сердце.
— Приехали, хозяйка.
Села, скрестив ноги, разминая шею, заглядывая в откинутый полог повозки:
— Что? Это я столько проспала? А где герр Уц?
— Так он уже давно отъехал от обоза, свернув к своему поместью. Велел вас не будить и сказал, что на днях заглянет. Привезёт от своего поставщика вино и эль на пробу. Куда этих? — Кивнул в сторону стоящих посреди двора таверны озирающихся рабов.
— Куда? В комнаты для прислуги. — Накинув капюшон, ёжилась от сырого предрассветного тумана, сквозь который проступали очертания таверны. Вкусно пахло дымом, свежевыпеченным хлебом и жареной рыбой. — Только сначала…
Озадаченно тёрла лицо, собираясь с мыслями, которые упорно не желали шевелиться. Оглянулась на управляющего, раздающего указания у разгружающихся телег. Став перед рабами, осмотрев их, задержала взор на воине. Тяжело дышащий, пошатывающийся, с холодным блеском в глазах, он казался безразличным к происходящему вокруг него.
— Ему не лучше. — Услышала за спиной голос Руди.
— Помогите ему подняться в комнату. — Когда Рыжий и Казимир, подхватив русича с обеих сторон, направились к чёрному ходу, Наташа кивнула Лее: — Идёмте. — Говорила на ходу, поднимаясь по крутым ступенькам, оглядываясь на идущих позади:
— Вы находитесь в городе Аугусте, в таверне нотара господина Эриха Фрейта под названием «Пять звёзд». Будете здесь жить и работать. Вы, Казимир, будете готовить для постояльцев трапезу. Вы, Лея, будете ему помогать. — Задержала взгляд на высоком рабе, физически не уступающем кузнецу и беспомощном сейчас, думая о том, если эти двое схлестнутся, то предугадать, кто окажется победителем, будет трудно. — Получите одежду и приведёте себя в порядок. Вода в колодце во дворе. Грейте сами. Вёдра найдёте на кухне. Очаг растоплен. Распоряжусь, чтобы вас покормили. До обеда отдыхайте. Потом с каждым из вас поговорю отдельно.
Ремонт в доме был закончен. Наёмные слуги, нуждающиеся в жилье, наводили порядок в каморах на чердаке, обставленных нехитрой крепкой мебелью.
Под тяжёлым телом русича кровать жалобно скрипнула. Он, прищурившись, присматривался к женщине, склонившейся к его лицу.
— Что у вас болит? — Наташа, сев на край ложа, ощупывала его горячую голову. Он был так бледен, что это не могла скрыть даже темень в комнате. Видела, что он понимает её, но ни одного звука не слетело с его обветренных потрескавшихся губ. — Он, что, немой? — Обернулась к неподвижно стоящему у двери Руди. — Хотя, нет. Продавец открывал его рот… Привези Фиону. Пусть посмотрит его.
— Сейчас?
— Да, Руди, да. — Заметив его колебание, повысила голос: — Я смогу постоять за себя. — Коснулась изогнутой рукояти нового серебряного кинжала на поясе. Отметила, что это уже третий. Панцербрехер, который дал ей Дитрих и кинжал «от Руди» так и не вернулись к хозяйке. — Да он в таком состоянии мухи не обидит. Ступай.
Когда за Рыжим закрылась дверь, пфальцграфиня вздохнула:
— Вижу, что вы меня слышите. Вы не понимаете меня? Вы из Руси?
— Не узнала…
От звука его голоса девушка вздрогнула, расширив глаза. Пока смысл сказанного доходил до отказывающегося верить сознания, русич коснулся её ладони, сжав пальцы.
— Яробор… — выдохнула она, удерживая его на кровати, порывающегося встать. — Лежи.
— Узнала всё же…
Было в его низком глухом голосе что-то до боли знакомое, тревожное и трогательное, от чего сердце сдавило тисками. На глазах выступили слёзы:
— Не может быть… — Вязкий ком подступил к горлу. Вырвав руку, коснулась заросшего щетиной лица. Очертив скулу, откинула прядь волос. Открыв ухо, неверяще дёргала за ранее отсутствующую мочку, дивясь: — Как такое возможно?
Мужчина перехватил её руку:
— Шаманка лечила.
— Что? — Она сдёрнула с его плеча край порванной рубахи, склоняясь к шее, ощупывая и рассматривая чистую ровную кожу, где ранее находился длинный уродливый шрам.
Он молча прижал её ладонь к груди. Улыбнулся. Озорно. Открыто.
— Я думала, что ты давно дома. — Недоумевала она. — Тебя снова пленили? Как ты попал в рабство?
— Глупо попался… Тонул… Выбрался на берег и пока приходил в себя… Их было много. — Отвёл глаза в сторону, словно стыдясь случившегося. — Был бы здоров, живым бы не дался.
— Ты мне должен всё рассказать. — Что-то вертелось в мыслях и вызывало недоумение. — Шаманка?
— Этот нотар… Твой муж? — сузил глаза.
Убедилась — перед ней тот самый непокорный бунтарь Яробор. Затрясла головой:
— Нет. С тех пор столько всего произошло. Господи… Яробор… — смеялась сквозь слёзы. — Я купила тебя…
— Да… — улыбался краем губ. — Выходит, снова тебе должен?
— Мы не виделись… девять месяцев…
— Долго…
На шум приближающихся шагов в коридоре обернулась.
Дверь распахнулась.
— Вэлэри, вот ты где…
Эрих в заляпанных грязью сапогах с плетью в руке уставился на раба, удерживающего пфальцграфиню, утирающую слёзы.
— Что такое? Где охрана? — В два шага достиг ложа и, дёрнув женщину на себя, замахнулся на лежащего мужчину.
Плеть, со свистом описав в воздухе дугу, с оглушительным отрывистым хлопком опустилась на выставленную над головой раба ладонь. Он резко дёрнул за плетёный кожаный хвост, и рукоять, выскользнув из руки нотара, гулко ударилась о пол.
