Я слушала Викторию и боялась пошевелиться, чтобы случайно не выдать накатившуюся на меня волну тревоги и тоски.
Глава одиннадцатая,
в которой дела сердечные снова принимают неожиданный поворот
Я все еще сидела у Виктории дома. Все еще слушала ее, но мыслями была глубоко внутри себя.
Итак, он предал меня. Мой Шурик (а описываемый Викторией Александр являлся моим бывшим вторым мужем) предал меня. Это я придумала когда-то игру «мечталки», я открыла прелесть ночных прогулок по безлюдному городскому парку. Тирады, которыми он обхаживал Викторию, большей частью были дословно взяты из наших с Шуриком диалогов. Как он мог?! Все бережно хранимые моей памятью наши общие привычки, словечки, манеры – совсем интимные, выращенные нами с течением времени, дарованные нам откуда-то свыше, – все это он собрал в кучу, дабы бросить к лакированным шпилькам другой женщины! И главное, кому?! Искусственной до последнего зуба карьеристке с пластмассовой душонкой и сердцем из папье-маше… Он, так отчаянно боровшийся за естественность, вдруг кардинально изменил свои принципы. Ради чего? Ради денег? Все это не поддавалось никакой логике. Неужели нельзя было придумать что-нибудь свое, не оскверняя воспоминания о нас вовлечением в них посторонних?! И почему он ничего не рассказал мне? Мог бы довериться, объясниться…
Больше всего мне хотелось сейчас встать и уйти. Прочь от этого лживого маскарада! Не видеть никого, не знать, не общаться… Потому что общаться, не доверяя, мне было больно, а верить я больше не могла.
Дверной звонок, коротко рыкнув, прервал мои рассуждения. И я, и Виктория разом кинулись к зеркалу приводить себя в порядок.
– Смотреться в одно зеркало – плохая примета, – неудачно пошутила Вика, вытирая подтеки под глазами. – Влюбимся в одного и того же.
Я истерически расхохоталась. Виктория испуганно шарахнулась и пошла открывать дверь. Смех вывел меня из ступора. Злое веселье вкупе с азартом пьянили мой воспаленный мозг. Я едва сдерживалась, чтобы не наделать глупостей. А из зеркала на меня насмешливо щурилось вымученное и напряженное отражение. Стало вдруг отчетливо ясно, что отстраняться сейчас я не имею ни малейшего права. Начатый спектакль необходимо было дотянуть до конца. Тем паче что теперь я пошагово знала, что именно делать дальше. Увы, время близилось к полуночи, а значит, мне нужно было спешить.
Жорик – а пришел к Виктории именно он – принес дешевое печенье, чем еще больше расстроил и без того страдающую Викторию. Недовольно сверкнув глазами, но, как и должно, изображая добродушную улыбку, она на цыпочках вышла из комнаты, дабы заняться организацией чаепития.
– Ты чего такая электрическая? – Георгий недоверчиво склонил голову, потом выставил руку ладонью вперед и коротко коснулся моего лба. – Так и есть, бьешься током.
Он одернул ладонь, а я непроизвольно стала ощупывать собственное лицо. Жорик по-доброму засмеялся.
– Это я образно, – пояснил он.
Я, устыдившись, обиженно промолчала. Окружающий мир вдруг сделался расплывчатым, и я отвернулась, чтобы скрыть набежавшие слезы. Если бы Жорик начал утешать меня, я бы, наверное, сгорела от стыда и жалости к себе.
– Одна явно только что успокоилась, другая переняла эстафету и начала реветь, – недовольно заворчал бывший опер. – В чем дело, барышни? Подключите меня, я тоже с удовольствием с вами порыдаю. Кого оплакиваем? Если меня, так зря. Вот он я, живой и невредимый. А других оплакивать при наличии меня глупо – я все равно лучше их. Это я точно знаю.
Жорик таки добился своего – я улыбнулась в ответ на его ерничанье. Глаза высохли, так и не успев выдавить ни слезинки.
– Не обращай внимания, – я развела руками. – Что с нас взять. Все спорим свои низменные споры, горюем игрушечные горести, рассуждаем бездумные рассуждения. Ты сам говорил – бабы.
– Быстро обучаетесь, барышня. – Жорик опустился на корточки напротив моего кресла и заглянул мне в лицо: – А теперь рассказывай, что произошло. А то я тоже ничего не расскажу! – категорично и серьезно добавил он, предвидя мой отказ откровенничать.
Вошедшая с конфетницей из пластмассы и с радушием из того же материала Виктория спасла меня от необходимости отчитываться.
– Мы вспоминали былое и грустили, что оно закончилось, – сразу отсекая все дополнительные вопросы, сообщила она. – А у тебя какие новости?
– Честно говоря, не слишком хорошие. – Жорик, убедившись, что мы обе не в настроении что-либо рассказывать, решил начать первым. – Санька утверждает, что никакого отношения к шантажу не имеет. Я склонен ему верить. Парню пообещали скостить срок, признайся он, что делал фото и требовал деньги. Он даже пытался признаваться, – усмехнулся Жорик, – выдумывал какие-то несуществующие подробности. Потом, когда я задал пару вопросов по существу, Санька сказал, что понятия не имеет, о чем его спрашивают. В общем, дело наше запутывается еще больше. Загадочный шантажист почему-то оказался в нужном месте в нужное время да еще и сориентировался, что нужно сделать фото… Слишком много совпадений. В жизни так не бывает. – Жорик оглядел нас с Викторией. – Впрочем, вы – девушки странные, вокруг вас может быть что угодно… Мне кажется, что у нас нет пока какой-то очень важной детали. Единственная ниточка к шантажисту – мужчина с зонтом, расспрашивающий Дарью. Завтра займусь подробным расследованием его личности.
«Ну вот! – мысленно заныла я. – Теперь мне еще придется играть в догонялки с профессиональным оперативником».
– Обстоятельства изменились, – устало заговорила Виктория. – Я теперь практически знаю, кто шантажист.
О нет! Как я могла наивно рассчитывать, что Виктория не станет открываться оперу? Неужели она сейчас расскажет все Жорику? Но ведь тогда ей придется признаться в доведении собственного мужа до самоубийства… Я принялась строить Виктории предупреждающие рожи за спиной опера. Вика незаметно кивнула мне. «Я знаю, что делаю, отвяжись», – говорил ее взгляд. Самое тяжелое, это понимать, что вот сейчас, на твоих глазах будет предпринято нечто непоправимо ужасное, и не иметь никакой возможности это предотвратить. Виктория говорила и говорила, а я чувствовала, как с каждым ее словом становлюсь все хуже и хуже, предавая Шурика и превращаясь в настоящее чудовище. Я, конечно, обижалась на Шурика и считала его негодяем, но не могла себе позволить не защитить его или хотя бы не предупредить об опасности. Надо было срочно бежать к нему, но я не понимала, как сделать это, избежав подозрений Жорика и Виктории.
– Ты в порядке? – Жорик тряс меня за плечо. – Катерина, не пугай меня! На тебе лица нет!
– Извини, задумалась. – Я чрезмерно резко откинула его руку и залпом выпила полчашки горячего чая, даже не ощутив, как обжигает он горло.
– С ней бывает, не обращай внимания, – услужливо объяснила всегда готовая унизить меня Виктория. – Она у нас слегка не в себе. Если вдруг о чем всерьез задумается, выпадает из реальности. Я ее все гоню к психотерапевту, а она сопротивляется. Я, честно говоря, тоже б не пошла. Зачем такой дар убивать анализом?
