Оставь мне поесть и уходи! Ты слышал меня? Убирайся вон…
Что у нее с рукой? На нее кто-то напал?
Кто-то откусил ей палец…
Он скормил ей собственную дочь…
Маша! Ты в порядке, Маша? Ты слышишь меня?
Я… хочу… домой…
Последний голос был его собственный.
Он открыл глаза и ослеп. Ослеп от девственно чистого потолка. А потом к нему обратился человек в белом халате и маске:
– Как себя чувствуешь?
– Не очень, – ответил он.
И снова провалился в цветной сон.
***
Он ворвался домой как вихрь.
Хозяйка дала ему запасные ключи, окинув его таким взглядом, что он чуть не воспламенился. Он сообщил ей, что провел эти три недели в больнице, у него было тяжелое состояние, он был в коме. Конечно, это вранье. Но ей знать о том, что его держали взаперти (боялись, что он разнесет инфекцию), было не обязательно. И не потому, что так сказал полковник, а потому, что хозяйка закрыла бы перед Ваней дверь. Но ему нужно было попасть в свою квартиру. Там у него остались кое-какие вещи. Если она их не выкинула.
Но Марь Петровна не выкинула. Она ждала, звонила ему периодически, чтобы напомнить о просрочке, но натыкалась на автоответчик оператора.
– У меня чуть не лопнуло терпение, – сказала она, – ты мог бы и позвонить.
– Я бы и позвонил, – сказал Ваня, задыхаясь после бега, – но там, в коме, сотовый не ловит.
Он обещал занести деньги сегодня же. Взял ключ и убежал.
Он надеялся, что его дома не поджидают парни в масках с автоматами. Никого не было. Но наверняка они уже ехали.
Он схватил сумку, достал старый смартфон из шкафа, взял паспорт, чтобы купить сим-карту, студенческий, взял кое-какие сбережения, отложенные на поездку в горы, оставил половину на столе для хозяйки, смыл траву в унитаз. Подумал о Жене.
Накрылся отпуск. Да и бронь уже пропала.
Ваня переоделся. Скинул старую фуфайку, украденную в подсобке, снял больничные штаны, в которых он чуть не отморозил яйца. И как ему только удалось добраться до дома? Чудом!
А теперь уматывай отсюда.
Он мечтал еще раз увидеть Женю, мечтал увидеть родителей, братьев. Он мечтал увидеть их всех перед тем, как сделает это.
Ему казалось, что прошел уже миллион лет после того, как он вошел в квартиру номер пять.
Из палаты его никуда не выпускали, а время там тянулось, как резина на огне. И к нему никого не пускали. Хотя он был в порядке… Правда, не совсем в порядке.
Ваня думал, можно ли сказать, что человек в порядке, если у него отросла откушенная нога?
Он посмотрел на нее. Уродливая, какая-то кривая, наполненная чем-то, каким-то маслом. Он прихрамывал, когда опирался на нее, и думал – наверняка в ней нет костей. Он ее прощупывал. И она была упругая, будто надутая. Мерзкая лысая нога.
Ваня знал, что это означает. Голос во снах подсказал.
Кто-то откусил ей палец.
Они нашли Машу после двухдневных поисков, нашли на нижнем уровне пещеры, о котором они даже не знали, потому что вход туда оказался через потолок, если так можно сказать о пещере. Она была жива, она бродила в полной темноте, и она истекала кровью. На ее руке красовалась ужасная рана. Указательного пальца не было. Она сказала, что где-то зацепилась и оторвала его. Это как же надо было торопиться, чтоб прижать где-то палец и оторвать. Но после обследования они пришли к выводу, что кто-то откусил его. Они нашли следы зубов.
Ваня точно этого не знал, но что он знал наверняка, что ему откусила ногу та гусеница. Да, он был в состоянии шока, и у него были галлюцинации, он видел Женю, хотя ее там не было. И он мог увидеть все, что угодно, хоть святого Иосифа. Ему могло показаться, что ногу его сожрала та тварь. И первые дни в палате он провел в обколотом состоянии, в наркотическом угаре, и он мог верить в то, что его нога была откушена. Но если так, то почему тогда она такая мерзкая? Почему она похожа на ту гусеницу? Она была из того же материала.
Тесто для оладушек.
Ваня слышал, как что-то обращается к нему на незнакомом языке. Что-то барахталось в его мозгу, что-то выло и мычало. И он боялся того, что начнет понимать этот странный голос.
Он выбежал из дома. Одетый по погоде, с кое-какими вещами.
Он думал о том тоннеле, что находился в шестидесяти километрах от города. Туда можно было доехать на электричке. Он не помнил названия, но для того, чтобы найти дорогу, ему понадобятся всего лишь паспорт, сим-карта и Интернет. Ничего больше. Он как раз шел в салон сотовой связи и думал – как только эти придурки не догадались вынести его хату? Забрать его вещи и документы?
И сам себе отвечал – ведь он не сказал им, где он жил. Он наврал, что ничего не помнит, ни адреса хозяйки, ни где он живет, ни где учится. Наверняка люди в форме допрашивали его родителей. Но и они не знали, где он снимает квартиру.
Вот так-то, гады, получите.
Хозяйке он платил наличкой, переехал он к ней месяца два назад и даже в университетской анкете указал адрес предыдущей квартиры, откуда съехал из-за тараканов и пауков. Не было следов, которые привели бы людей в халатах к этой женщине, что сдала ему однокомнатную квартиру на Комсомольской. Никто о ней не знал! Ни дядя Паша, ни его тети, ни друзья. Он даже Интернет не успел в квартиру провести, все пользовался модемом на телефоне.
Они бы нашли Марь Петровну, для них это не было какой-то сверхпроблемой, но они не особо торопились, пока Ваня был у них в руках. Когда он лежал в той палате (еще одна клетка), он косил под немощного и больного, хотя больным он себя действительно чувствовал.
Слух его не восстановился до конца. Одно ухо не слышало.
Смешно: ноги, значит, у него отрастают, а какое-то ухо отключилось. Вся навигационная служба съехала. Локатор опустел. Но ненадолго. Вскоре ухо стало улавливать другие сигналы. Из далекого далека. Из пещерных глубин, из недр Земли.
Ваня получил сим-карту и направлялся в туннель. Он не думал о том, зачем ему туда, он просто шел. Но в какой-то момент остановился.
Ты понимаешь, зачем ты едешь туда?
Да, там мне будет хорошо.
Но почему тебе там будет хорошо?
Там тишина и покой. Там нет военных. Там нет врачей. Там нет никого. Кроме туристов. И там темно. И там можно спрятаться.
Он схватился за голову.
Я превращаюсь в это!
Ваня думал о родителях. Что бы сказали они, если бы он им признался, что хочет спрятаться в тоннеле и пожирать туристов, блуждающих в темноте? Вырасти в огромную гусеницу, сожрать как можно больше, а потом… а что потом? Неужели он как-то скроет свое пребывание там? Или, может, он пророет ход под землю? Но разве это жизнь? Он что, хочет быть таким?
