- У меня подруга работает на фабрике, - продолжала Сью, - и получает двенадцать долларов, а то и меньше, потому что штрафуют. За комнату платит шесть, а на еду, посчитай, сколько остается? Питается плохо, худая, как щепка, с синяками под глазами от усталости. Как ей жить? Не знаешь, а я знаю! Она в обеденный перерыв выходит на улицу и себя продает! Если повезет, купит полфунта мяса (ок. 250 гр) или отрез дешевой ткани, чтобы зад прикрыть. Думаешь, она одна такая? Нет! А ты все скромницу строишь. Если уволят Гриндлы, куда пойдешь? Вот и подумай.
От понимания, что Сьюзен права, у Ханны нарастало чувство острой безысходности.
- А если хозяин щедрый, – продолжала вразумлять напарница, - можно купить швейную машинку и жить спокойно. Считай, за аренду швейной машинки платить не надо и руками не шить. А не хочешь шить, можно сдать в аренду, и каждую неделю будешь денежки получать. Разве я не права?
Ханне нечего было ответить на правдивые слова напарницы. Сью же, решив, что сумела доказать свою правоту, успокоилась, и они продолжили занятия.
Глава 7
Экономка позвала Ханну в столовую, когда Гриндлы перешли к чаепитию.
Когда она вошла, мистер Гриндл рассказывал супруге городские новости и последние сплетни, появившиеся за время, пока Кэтрин из-за недомогания томилась в комнате. Хозяйка была так увлечена рассказами мужа о городских новостях, что не обращала внимания на прислуживающую за столом новую горничную.
Ханна представляла себе миссис Гриндл хрупкой, болезненной молодой женщиной, с утонченными чертами лица, а вместо этого перед ее вздором предстала тучная женщина с темно-серыми мышиными волосами. Квадратный подбородок и тонкие поджатые губы свидетельствовали о сложном характере. Длинный нос и небольшие глубоко посаженные карие глаза выдавали в ней заносчивость и склонность к сильному увлечению чем-либо. Манера же преподносить себя как юное, кокетливое и воздушное создание, еще более портило впечатление.
«И что он в ней нашел?» – удивлялась Ханна, безрезультатно пытаясь найти во внешности хозяйки хоть что-нибудь привлекательное. Но устыдившись, что плохо думает о женщине, которой недавно нездоровилось, попыталась подавить едкие мысли. - Если выбрал, значит, в ней что-то есть, и не мне судить. Возможно… возможно я завидую!?»
Но побороть неприязнь по отношению к миссис Гриндл так и не смогла.
В миссис Гриндл причудливо сочетались смирение и заносчивость, ханжество и наивность, показная скромность и уверенность в своей правоте. Вместе это давало настолько своеобразную смесь, что Ханна не могла определиться, как держаться с ней.
«И на ком только не женятся ради хорошего приданого!» - мелькнула гадкая мысль. Будто ощутив мысли служанки, Кэтрин отвлеклась от мужа и стала разглядывать Ханну.
Ее придирчивый взгляд сосредоточился на лице и выражал явное сомнение. Сердце Ханны тревожно забилось в дурном предчувствии. Однако миссис Гриндл равнодушно отвернулась и продолжила чаепитие, не сказав ни слова, словно горничная была мебелью.
В голосе Кэтрин сквозили нотки инфантильности и чрезмерного жеманства.
- Айзек, это пирожное жирное! – жаловалась она. – Пусть в следующий раз Марджори подаст что-нибудь более легкое и воздушное.
Ханна не могла взять в толк, как женщина, пышущая здоровьем и румянцем во всю щеку, могла долго болеть и быть изможденной. На мгновение на губах проступила насмешка. И хотя Ханна тотчас поспешила ее скрыть, взглянув на мистера Гриндла, поняла, что он заметил. Его лицо стало жестким и раздраженным, но он отвернулся, ничего не сказав.
Наконец, миссис Гриндл соизволила заговорить о будущей компаньонке.
- Милый, как ее зовут?
- Ханна Норт.
- О, Боже! – воскликнула она, кривя губы. – Как неприлично! Порядочные девушки не могут носить такое вульгарное имя! Иначе в кругу подруг мне придется краснеть из-за нее.
Кэтрин пристально посмотрела на супруга. Поняв, что от него так просто не отстанут, Айзек согласился:
- Да, дорогая, – и раздраженно бросил салфетку на стол.
- Вот видишь, Эмма: твое имя раздражает даже мужчин! Однако, учитывая, что твои родители не были хорошо воспитанными, образованными людьми и не могли дать тебе приличное имя, я подберу тебе другое! – произнесла она со снисхождением. - Я буду звать тебя Эмма!
«Жаба безобразная, – огрызнулась Ханна. Из-за растянутых в подобии улыбке тонких губ, высокого лба и почти не видимых бровей, Кэтрин походила на лягушку. - Толстая книга ушибла твою безобразную голову, и ты стала еще и тупой! Понятно, на что намекала Сью!»
Опасаясь, что Гриндлы заметят ее недовольство и возмущение, попыталась изобразить смирение, низко склонив голову и уставившись себе под ноги.
- Да, Эмма, да! Смирение – это то, к чему нас призывает Господь. Если в тебе есть смирение и вера, думаю, ты меня устроишь. Она умеет читать, Айзек?
- Да, любимая. А еще она любит читать катехизисы и слушать проповеди, - заверил мистер Гриндл. - Эмма выросла в семье миссис Брэдлоу – родной сестры преподобного Поупа, так что вы сможете коротать вечера с обоюдным интересом.
«Чтоб ты сдох, за таким обоюдным интересом!» - огрызнулась Ханна.
- Это чудесно! - обрадовалась Кэтрин. – Тогда после чаепития мы приступим чтению.
Мистер Гриндл нежно сжал ее ладонь.
- Я так рад любимая, что теперь тебе не придется скучать одной! – не унимался он, трогательно глядя супруге в глаза.
- Дорогой, ты так заботлив и нежен! – вторила ему она.
От их воркования Ханне стало противно.
«Кто бы мог подумать, что мистер Засранец такой заботливый муж?» – злилась Ханна, отныне Эмма, не понимая: злится ли из-за нелестного отзыва о матери и своем имени или от зависти с презрением.
Чуть позже, она вновь спустилась в гостиную, чтобы приступить к совместному прочтению Библии.
- Читай с чувством, – наставляла хозяйка. - Я ежедневно читаю по несколько глав Писания и чувствую от этого умиротворение. Тебе чтение тоже пойдет во благо.
Компаньонка села в кресло напротив Кэтрин и спросила:
- С какой главы начать?
- С книги пророка Иезекииля, глава восемнадцатая.
Ханна раскрыла книгу и приступила к чтению:
- И было ко мне слово Господне: зачем вы употребляете в земле Израилевой эту пословицу, говоря: «отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина»?
- Живу Я! - продолжила Кэтрин по памяти. - Говорит Господь Бог - не будут вперед говорить пословицу эту в Израиле. Ибо вот, все души - Мои: как душа отца, так и душа сына - Мои: душа согрешающая, та умрет…
Так и продолжалось чтение. Ханна читала, а миссис Гриндл перебивала и начинала цитировать отрывок наизусть. Чтение продолжалось почти два часа, пока у Ханны не стало пересыхать горло.
