Майкл хмуро покосился на меня:
– Долго рассказывать, а время дорого. Я скрестил руки на груди.
– Время подождет. С места не двинусь, пока не буду знать, что, черт возьми, происходит.
Маленький старый рыцарь фыркнул.
– Ад, – сказал он. – Вот что творится. – Он протянул мне руку ладонью вверх. – Будьте добры, верните, пожалуйста.
Секунду-другую я тупо смотрел на него, пока не вспомнил про очки. Я протянул их, и старик надел очки, снова сделавшись похожим на сову.
– Погодите-ка, – окликнул я Майкла. – Эта тварь – один из Падших?
Майкл кивнул, и у меня по спине пробежал холодок.
– Но этого не может быть, – пробормотал я. – Падшие не могут делать... такого, – я махнул рукой в сторону растекшейся слизи, – им это не позволено.
– Некоторые могут, – негромко произнес Майкл. – Пожалуйста, поверьте. Вам грозит большая опасность. Мне известно, что вы сейчас ищете и по чьей просьбе, – и им тоже.
Широ доковылял до угла и огляделся по сторонам.
– Майкл, пора уходить.
– Если он не идет, значит, не идет, – буркнул Саня. Он испепелил меня взглядом и, повернувшись, зашагал за Широ.
– Майкл... – начал было я.
– Послушайте, – отрезал Майкл, держа в руке завернутую в тряпицу монету, – там, откуда пришел этот, Гарри, их гораздо больше. Двадцать девять еще осталось. И нам кажется, они охотятся за вами.
Глава седьмая
Следом за белым Майкловым пикапом я подогнал своего Голубого Жучка к собору Святой Марии Всех Ангелов. Это большая, очень большая церковь, этакая местная достопримечательность. Если вы поклонник готической архитектуры, вы найдете ее здесь в достатке. Мы припарковались позади собора и подошли к черному ходу – простой дубовой двери, обрамленной заботливо ухоженными вьющимися розами.
Майкл постучал, внутри залязгали засовы (много засовов!), и дверь отворилась.
Дверь нам отворял сам отец Энтони Фортхилл. Лет ему было под шестьдесят, он начинал лысеть, но, в общем, возраст ему шел. Он был одет в черные тренировочные штаны и черную рубашку с накрахмаленной белой «колораткой». Ростом он был, конечно, повыше, чем Широ, но все равно ниже всех остальных; его взгляд из-под очков показался мне беспокойным.
– Удачно? – спросил он у Майкла.
– Отчасти, – ответил Майкл и протянул тряпичный сверток. – Спрячьте это в ларец, будьте добры. И нам нужно наложить шину.
Фортхилл зажмурился, потом взял сверток с почтением, с каким обращаются обычно со взрывчаткой или смертельно опасными вирусами.
– Сейчас. Добрый вечер, мистер Дрезден. Заходите, заходите.
– Отец, – отозвался я. – Рад видеть вас... хотя время вроде как ближе к утру.
Фортхилл честно попытался улыбнуться мне, потом повернулся и скрылся в глубине коридора. Майкл провел нас вверх по лестнице, в кладовую, где половина ящиков была сдвинута к стенам, закрывая окна, чтобы освободить место для нескольких раскладушек. Пара разномастных керосиновых ламп заливала помещение неярким золотистым светом.
– Пойду принесу еды и питья, – объявил вполголоса Майкл, не отходя от двери. – И мне нужно позвонить Черити. Саня, ты бы лучше посидел спокойно, пока мы не займемся твоей рукой.
– Я в норме, – заявил Саня. – Могу помочь с едой.
– Сядь, парень, – негромко фыркнул Широ и подошел к Майклу. – Ступай позвони жене. Я займусь остальным. – Они вышли вдвоем, и голоса их стихли в коридоре.
С полминуты Саня угрюмо смотрел на дверь, потом опустился на раскладушку.
– Я так понял, вы используете силы магии, да?
Я скрестил руки и прислонился к стене.
– А что, так заметно?
Он блеснул белыми зубами.
– Вы давно в викканцах?
– Где-где?
– В язычниках. В колдунах.
– Я не колдун, – возразил я, косясь на дверь. – Я чародей.
Саня нахмурился:
– А что, есть разница?
– Чародей начинается с буквы «Ч».
Он нахмурился еще сильнее.
– Никто не хочет меня понять, – буркнул я. – Викка – это религия. Ну, менее определенная, чем большинство других, но все-таки религия.
– И что?
– А я по части религии не слишком. То есть я занимаюсь, конечно, магией, но это скорее похоже на... на работу механика, что ли. Или инженера. Ну, существуют силы, действующие тем или иным определенным образом. Если ты знаешь, что делаешь, их можно заставить работать на тебя, и для этого вовсе не требуется ни бога, ни богини, ни вообще кого-либо еще.
На лице Сани отразилось удивление.
– Значит, вы неверующий?
– Я не хочу грузить любую мало-мальски достойную систему вероисповедания, принимая в ней участие.
Несколько секунд высокий русский молча смотрел на меня, потом медленно кивнул.
– Вот и я так же.
Я невольно вскинул брови.
– Это вы так шутите, да?
Он покачал головой:
– Никаких шуток. Я с детства воспитан атеистом.
– Да вы меня разыгрываете! Вы ведь рыцарь Креста.
– Да, – произнес он по-русски.
– Но если не вера, что тогда заставляет вас рисковать жизнью ради других?
– То, что это необходимо делать, – ответил он, не колеблясь. – Благополучие людей стоит того, чтобы кто-то становился на пути зла. Кто-то должен принести обет мужества, посвятив свою жизнь тому, чтобы защищать общество.
– Минуточку, – не выдержал я. – Вы хотите сказать, что стали рыцарем Креста, потому что вы коммунист?
Саня брезгливо поморщился.
– Не коммунист. Троцкист. Это далеко не одно и то же. Я удержался-таки от смеха, хотя это и далось мне нелегко.
– Откуда у вас сабля?
Он положил здоровую руку на рукоять сабли, лежавшей рядом с ним на раскладушке.
– «Эспераккиус». Ее мне дал Майкл.
– Когда это Майкл успел побывать в России?
– Не этот Майкл, – пояснил Саня и ткнул пальцем вверх: – Тот Майкл. Михаил.
Теперь уже я остолбенело смотрел на него, беззвучно, как рыба, разевая рот.
– Значит, – вымолвил я наконец, – архангел вручил вам священный меч, дал наказ биться с силами зла, – и все же вы каким-то образом остаетесь атеистом. Ведь так вас надо понимать?
Саня снова насупился.
– Вас-то самого это не шокирует?
Взгляд его помрачнел еще пуще, но он сделал глубокий вдох и кивнул.
