— Чистая, — откликнулась Катя. — Непорочная…
Печаль снова накрыла ее серым саваном. О какой чистоте и непорочности можно вести речь, если ты умеешь повелевать мертвыми и живыми. Заметив, что Катя снова начинает впадать в меланхолию, Эльдар плеснул в ее кружку коньяка и сказал:
— Да все так, Кать. Тебе тяжело, да. Но ты хорошо справляешься. Вряд ли кто-то на твоем месте вел бы себя лучше.
— Правда? — усмехнулась Катя. Подаренный ею браслет Эльдар принял с такой искренней и трогательной радостью, словно она подогнала новую машину к подъезду — сейчас Кате хотелось протянуть руку и дотронуться до серебряных оскаленных пастей, карауливших его запястье.
— Правда. Я ожидал иной реакции, — Эльдар сделал паузу и добавил: — Честно говоря, я полагал, что ты совсем другая.
— Это какая же? — встрепенулась Катя. Эльдар усмехнулся.
— Да обычная девчонка. Немного наивная, немного охотница на богатеньких буратин. Витает в облаках и модных журналах. На уме парни и распродажи. Фальшивый «Louis Vuitton» с Алиэкспресса и ни единой мысли в голове. Знаешь, сколько таких в «Picasso» тусовалось? Я их всегда разрешал пропускать, они делали кассу бару.
Катя ощутила, как к щекам прилила кровь. Вот, значит, как. Эльдар считал ее гламурной дурочкой, наверняка еще и легко доступной дурочкой. Тогда понятно, что тот вечер в вип-кабинете, о котором Катя до сих пор не могла вспоминать без стыдливого румянца, для него ничего не значит. Там таких, как Катя, немало побывало. Чем больше трещин на стекле поддельного айфона, тем быстрее найдется кавалер…
Ей стало обидно. Ужасно обидно.
— Я не такая, — вымолвила Катя.
— Конечно, нет, — твердо произнес Эльдар. — И теперь я в этом окончательно убежден. Знаешь, о чем искренне жалею?
Катя пожала плечами. С чего бы ей знать?
— Что ты выбрала тогда «Черную связку», — сказал Эльдар. — Свидки до могильной плиты. Книга учла смертный приворот, решила, что в тебе есть нечто от эндоры и всячески стала развивать это нечто. А выбери ты что-то иное, была бы сейчас обычной ведьмочкой. Или знахаркой. Или травницей. И мы бы с тобой спокойно дружили, без всяких там пут и опасений, что ты будешь водить меня на веревочке, а я — надевать на тебя кандалы.
Катя шмыгнула носом. Коньяк как-то слишком быстро закончился, а хмель почему-то уже практически выветрился. Пьяной быть проще — можно говорить и делать все, что сочтешь нужным. Наутро об этом никто не вспомнит, а если и вспомнит, то с легкостью объяснит и извинит твое состояние количеством выпитого и слабостями организма, не приспособленного к спиртному. Собравшись с духом, Катя все-таки прикоснулась к драконам. Серебро было гладким и прохладным, а запястье Эльдара — сухим и горячим.
— Я не вожу тебя на веревочке, — призналась Катя. — Я никогда никем не хотела вертеть. Эльдар, я же понимаю, почему ты уходишь на весь день…
— И почему же? — мягко осведомился Эльдар. «Была не была, — подумала Катя, — я все равно во хмелю».
— Потому что ты боишься. И не хочешь быть со мной рядом.
Эльдар промолчал, но по его лицу скользнула хмурая тень, и Катя с сожалением поняла, что ее выпад достиг цели.
— Тебе кажется, что если я отношусь к тебе с теплом, то это эндора, — продолжала она. — Эндора тянет лапищи. Но ведь это я, Катя. Ты хороший человек, Эльдар. Ты меня от смерти спас, не раз и не два, и продолжаешь это делать… Слушай, ну не знаю я, как тебе объяснить, чтобы ты понял.
— Понял что? — глухо спросил Эльдар. Вздохнув, Катя села на диване, отставила пустую кружку на стол и ответила:
— Что ты мне небезразличен. Мне, Кате. Никакой не эндоре. Мне.
Эльдар откинулся на спинку дивана и рассмеялся — коротко и грустно. Катя сидела ни жива, ни мертва. Сейчас она не знала и не могла и предположить, что будет дальше. Может, Эльдар снова сменит тему. Предложит выпить еще. Посоветует не пороть чушь.
Что?
— Кать, а что тебе от меня нужно? — спросил он, в конце концов, и Катя смутилась и опешила окончательно. Весь хмель куда-то испарился, словно она пила не шампанское и коньяк, а ключевую воду.
— Ничего, — растерянно промолвила она, и это было правдой. Эльдар вздохнул и прикрыл глаза.
— От меня всю жизнь чего-то хотели, — признался он. — Денег, связей, опыта и чтоб не шкворчал рядом. Поэтому сейчас, когда ты ничего не хочешь и просто даришь душевное тепло…, - Эльдар посмотрел на браслет и добавил с некоторой долей тревоги, — я, признаться, озадачен. И не знаю, как реагировать.
Катя пожала плечами.
— И я не знаю, — она обернулась к Эльдару: он смотрел на нее так, что Катя не сразу смогла осознать, что кроется за его взглядом. Лишь позже она поняла, что это страх и надежда — эти чувства настолько не вязались с тем Эльдаром, которого, как полагала Катя, она уже успела узнать, что ей снова стало не по себе.
— У меня тоже есть для тебя подарок, — сказал Эльдар. — Закрой глаза.
Катя подчинилась. Эльдар подсел ближе и осторожно положил ладонь ей на грудь чуть ниже ключиц. Кате совершенно некстати подумалось, что при желании он одним движением может открутить ей голову.
— Потерпи, — негромко промолвил Эльдар. — Сейчас будет немного больно. Чуть-чуть.
Разумеется, Катя не успела приготовиться — боль, накатившая на нее горячей соленой волной, была такой силы, что на минуту она разучилась дышать и, казалось, услышала тихий влажный треск, с которым рвались ее легкие. Однако довольно быстро все прекратилось, оставив после себя обморочную слабость и звонкий туман в голове.
— Что это? — спросила Катя. Старый продавленный диван в эту минуту был единственным стабильным предметом в дрожащем мире. Комната неторопливо и величаво плыла перед Катей, и все съеденное и выпитое заворочалось, просясь на выход.
— Я снял путы, — объяснил Эльдар. — На один день. Новый год надо встречать без боли.
Снял путы. Снял путы… Сказанное отдавалось эхом в ушах. Катя не думала, что отреагирует именно таким образом: похолодевшие руки тряслись, во рту пересохло, а сердце стучало так, словно собиралось вырваться на свободу и убежать.
— Спасибо, — прошептала Катя и хотела добавить что-то еще, но не успела. Поцелуй вышел каким-то нервным и отчаянным — в нем, словно в зеркале, отразилось все напряжение, вся горечь и боль десяти минувших дней. Не хватало воздуха, безжалостно жгло легкие, Катя не знала, куда себя деть — то ли отпрянуть, то ли наоборот, прижаться к Эльдару. Это было слишком безнадежным и жестоким: понимать, что любой, выбранный тобой вариант окажется ошибочным.
Выбирать ей не пришлось.
Потом, вспоминая этот вечер, Эльдар никак не мог собрать его полностью из пестрой рассыпавшейся мозаики. Память подсовывала ему то Катины волосы, разметавшиеся по подушке и отдававшие в рыжину в тусклом свете маленькой лампы, то ее пальцы, впившиеся ему в плечо, то сбивчивые неразборчивые слова, которые они шептали друг другу. Его бросило в жар, хотя в квартире было довольно прохладно, а сердце бешено колотилось, и дыхание срывалось, словно он до этого никогда не был с женщиной, а потом Катя обвила его руками за шею, притягивая к себе, словно хотела, чтобы они слились друг с другом навсегда — и, когда счастливая вечность все-таки подошла к концу, Эльдар подумал, что это был акт не любви, но отчаяния.
