Вот и теперь этот внутренний голос требовал, чтобы я проснулся. Кричал, что день сегодня особенный.
Псих он, этот мой внутренний голос.
Я открыл глаза и обнаружил, что лежу на кровати размером с небольшой авианосец. Сквозь шторы в помещение пробивалось немного света, но недостаточно, чтобы разглядеть что-либо, помимо неясных силуэтов. Тело болело от полутора десятков ушибов и ссадин. Горло сводило от жажды, а желудок – от голода. Одежда моя вся была заляпана кровью, если не чем-нибудь похуже, лицо поросло щетиной, волосы свалялись до состояния почти модной афропрически, и мне даже представлять не хотелось, что подумают об исходящей от меня вони те, кто может войти в любой момент. В общем, мне не мешало бы принять душ.
Я тихонько выскользнул в первую комнату – ту, с понижением и подушками. Трупа я нигде не увидел; впрочем, для этого за нами и послали Барби-шофера. Судя по темно-синему небу за ближним окном, до рассвета оставалось еще немного времени – значит я отключался всего на несколько часов. Самое время сесть в машину и отчалить.
Я подергал дверную ручку – дверь оказалась заперта. Я покрутил, потолкал, подергал еще – похоже, помимо пары замков ее заперли снаружи еще и на задвижку. Отпереть ее изнутри я не имел никакой возможности.
– Отлично. Что ж, тогда будем действовать, как Халк.
Я отошел от двери на несколько шагов, повернулся к ближней (по моему представлению) от выхода из дома стене и принялся концентрировать волю. Я не спешил, стараясь делать все обстоятельно, чтобы по возможности контролировать поток энергии.
– Мистер Мак-Джи, – пробормотал я, обращаясь к стене. – Настоятельно не советую вам злить меня. Вам вряд ли понравится, если я разозлюсь.
Я совсем уже собрался было дунуть, двинуть и разнести стену к чертовой матери, когда залязгали замки и задвижки, и дверь отворилась. Вошел Томас – выглядел он так же, как всегда, только одежду сменил на армейские брюки и белую хлопчатобумажную водолазку, поверх которой накинул длинный кожаный плащ; в руке он держал спортивную сумку. Увидев меня, Томас застыл. На лице у него отобразилось нечто, чего, я полагал, я не увижу на нем никогда: стыд. Он опустил глаза, избегая моего взгляда.
– Гарри, – негромко произнес он. – Извините за дверь. Я хотел, чтобы вам никто не мешал, пока вы сами не проснетесь.
Я промолчал. Перед моими глазами стоял образ Жюстины – такой, какой я видел ее в последний раз. А потом меня захлестнул гнев – самый простой, примитивный гнев.
– Я тут принес вам одеться… полотенец всяких. – Томас опустил сумку на пол у моих ног. – Там, налево по коридору, вторая дверь – гостевая комната. Душ и все такое.
– Что Жюстина? – спросил я. Голос мой прозвучал жестко, чуть хрипло.
Он стоял молча, не поднимая взгляда. Руки мои сами собой сжались в кулаки. До меня вдруг дошло, что я вот-вот брошусь на Томаса с голыми руками.
– Так я и знал, – сказал я и шагнул мимо него к двери. – Ладно, помоюсь дома.
– Гарри.
Я остановился. Странный у него был голос: словно во рту у него было полно какой-то горькой дряни.
– Я хочу, чтобы вы знали… Жюстина… Я пытался остановиться вовремя. Я не хотел ей зла. Никогда.
– Угу, – буркнул я. – Вы хотели как лучше. Это все меняет.
Он прижал руки к животу, словно его тошнило, и низко опустил голову. Волосы упали ему на лицо.
– Я никогда не скрывал того, что я… что я хищник. Я, Гарри, никогда не притворялся, будто она значит для меня более того, чем была на самом деле. Пищей. Вы сами знаете. И она знала. Я никому не лгал.
У меня на языке вертелось множество резких реплик, но я сдержался.
– Прежде чем Жюстина пошла к вам сегодня ночью, она просила передать, что любит вас.
Наверное, если бы я резанул его бензопилой, это причинило бы ему боль сильнее, чем мои слова. А может, и нет. Не знаю. Взгляда он на меня так и не поднял, но вздрогнул, как от удара, и задышал часто-часто.
– Погодите уходить. Мне надо поговорить с вами. Пожалуйста. Произошло такое…
Я шагнул к двери. Наверное, все до единой крупицы горечи, что оставались еще во мне, я вложил в свои слова:
– У меня дела в офисе.
Он сделал шаг мне вдогонку.
– Дрезден, Мавре известно про этот дом. Ради вашей же безопасности дождитесь хотя бы рассвета.
Черт, он говорил дело. Черт, черт! Рассвет загонит Черных в их убежища, а если у них и есть подручные из смертных, с этим я уж как-нибудь справлюсь. Артуро наверняка еще не проснулся, а Мёрфи только-только одевается и собирается в спортзал. Боб вернется в самый последний момент, так что для разговора с ним мне все равно пришлось бы дожидаться рассвета. В общем, так и так у меня имелось свободное время.
– Ладно, – буркнул я.
– Вы не против, если я скажу вам несколько вещей?
– Еще как, – сказал я. – Против.
Голос его дрогнул.
– Черт подери, вы что, думаете, я хотел этого?
– Я думаю, вы причиняли боль человеку, который любил вас. Использовали его… ее. И вообще, насколько я понимаю, вы не существуете. Вы выглядите как человек, но на деле вас нет. Мне стоило бы это с самого начала помнить.
– Гарри…
Гнев ослепил меня багровой вспышкой. Я бросил на Томаса такой взгляд через плечо, что он пошатнулся.
– И радуйтесь, Томас, что вас нет, – сказал я. – Вам крупно повезло. Это единственное, что сохраняет вам жизнь.
Я вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Потом распахнул ногой дверь в гостевую комнату, о которой он говорил. А потом и этой дверью хлопнул за собой, пусть это и было чистым ребячеством. Только оказавшись в душе, я сделал глубокий вдох, заставив себя успокоиться, и пустил воду.
Горячая вода. Райское наслаждение. Нет слов, способных описать кайф от горячего душа после нескольких лет жизни без нагревателя. Некоторое время я просто отмокал, потом нашел на полке мыло, шампунь, крем для бритья и бритву. Воспользовавшись ими, я почувствовал себя заметно лучше. Я даже решил, что стоит мне выпить немного кофе, и я буду почти готов к общению.
Еще я решил, что, раз уж лорд Рейт может позволить себе такой здоровый дом, на горячей воде он уж как-нибудь не разорится, поэтому проторчал под душем почти полчаса. Когда я наконец вылез, зеркало в ванной совершенно запотело, а пар стоял такой густой, что в пору было задохнуться. Я наскоро вытерся полотенцем, обернул его вокруг бедер и вернулся в гостевую комнату. Здесь дышалось легче, да и свежий воздух сам по себе доставлял наслаждение.
Я расстегнул Томасову сумку. В ней обнаружились пара синих джинсов более или менее моего размера и пара серых спортивных носков. Потом я достал из нее то, что поначалу принял за тент от небольшого шапито, но что на поверку оказалось огромной рубахой-гавайкой с сине-оранжевым растительным узором.
