Я продолжал с сомнением коситься на нее, натягивая джинсы. Они пришлись очень даже впору. Чистого белья Томас в сумку не положил – может, и к лучшему. Лучше уж я похожу дикарем, чем надену трусы, вполне возможно, пережившие прошлого владельца. Вот только молнию пришлось застегивать с повышенной осторожностью. На дверце ближайшего шкафа имело место зеркало, и я подошел к нему причесаться: надеть рубаху у меня пока не хватало храбрости.
Из зеркала на меня глянуло отражение Инари. Она стояла у меня за спиной, широко раскрыв глаза. Сердце мое подпрыгнуло, чтобы застрять комом в горле, но вместо этого продырявило мне мозг и вылетело из затылка в потолок.
– Ох, блин! – только и пробормотал я.
Я повернулся к ней. На ней была славная такая ночная рубашонка – розовенькая, вся в желтых Винни-Пухах. Девицам помоложе или пониже ростом она доходила бы почти до колена, но у нее только-только срам прикрывала. На правой руке белел гипс – аж по локоть; левой рукой она зябко охватила себя, и на сгибе локтя сладко дремал колчеухий щен. Вид у нее был донельзя расстроенный.
– Привет, – сказала Инари; голос ее звучал мягко-мягко, а глаза смотрели куда-то мимо меня. Где-то в голове у меня затренькал звоночек пожарной тревоги. – Ваш щенок ночью вылез из комнаты, и папа попросил, чтобы я отловила его и вернула вам.
– Э… – ответил я. – М-м-м… то есть спасибо. Да вы не ждите меня. Просто положите его на кровать.
Вместо этого она продолжала смотреть на меня – ну, точнее, на мой торс.
– У вас мускулы больше, чем мне казалось, – сказала она. – И шрамы. – Взгляд ее на мгновение опустился на щенка. Когда она снова подняла на меня глаза, зрачки ее сделались светло-серыми, а еще за пару секунд приобрели металлический оттенок. – Я пришла сказать вам спасибо. Вы ведь спасли мне жизнь сегодня ночью.
– Всегда пожалуйста, – отозвался я. – Щеника на кровать, пожалуйста, а?
Она скользнула вперед и опустила песика на кровать. Вид он имел усталый, но все же открыл глаза и, глядя на Инари, испустил негромкий предостерегающий рык. Оставив щенка, она повернулась и медленно двинулась ко мне.
– Я не понимаю, что такого в вас… Вы потрясающий. Я всю ночь искала возможности поговорить с вами.
Я изо всех сил старался не обращать внимания на ту почти змеиную грацию, с которой она двигалась. Боюсь, если бы я следил за ней внимательнее, я вообще перестал бы замечать что-либо другое.
– Я никогда еще не испытывала ничего такого, – продолжала Инари, обращаясь скорее к себе самой. Взгляд ее оставался прикован к моему голому торсу. – Ни к кому…
Она придвинулась ко мне достаточно близко для того, чтобы я ощущал аромат ее духов – запах, от которого у меня на мгновение подогнулись колени. Глаза ее сияли нечеловеческим, серебряным блеском, и я вздрогнул – судорога физического желания сдавила мне тело. Не такого, как при первой встрече с Ларой, но не намного менее сильного. Как-то слишком живо я представил себе, как валю Инари на кровать и срываю с нее эту славную ночную рубашонку, и мне пришлось крепко зажмуриться, чтобы отогнать этот образ.
Должно быть, я зажмуривался чуть дольше, чем мне казалось, поскольку следующее, что я помню, – это как Инари прижалась ко мне. Она вся дрожала и водила кончиком языка по моей ключице. Я только что не выпрыгивал из своих взятых напрокат джинсов. Я поморгал, открыл-таки глаза, поднял руку и попытался выразить протест, однако Инари прижалась своими губами к моим, а руку мою опустила вниз и провела ею по чему-то этакому… обнаженному, и гладкому, и восхитительному. Какую-то полную панического ужаса секунду часть меня еще понимала, что я повел себя недостаточно осмотрительно, что позволил себе расслабиться, что меня взяли тепленьким. Однако эта часть очень быстро заткнулась, потому как рот Инари оказался таким… ничего слаще в жизни не пробовал. Щен продолжал визгливо рычать, но я и на это не обращал ни малейшего внимания.
Мы оба уже изрядно задыхались, когда Инари оторвала опухшие от поцелуев губы от моего рта. Глаза ее сияли теперь ослепительно чистым белым, а кожа отсвечивала перламутром. Я сделал еще одну попытку произнести хоть пару слов, сказать ей, чтобы она прекратила это… Как-то так вышло, что слова сами собой застряли у меня в горле. Она оплела мою ногу своей и с какой-то нечеловеческой силой прижалась ко мне, продолжая лизать и целовать мне шею. Холод начал разбегаться по моему телу – восхитительный, сладкий холод, отнимавший у моего тела остатки тепла и сил, оставляя одно наслаждение.
А потом случилась престраннейшая, черт подери, штука.
Инари панически взвизгнула и отшатнулась от меня. Потом со стоном повалилась на пол. Секунду спустя она подняла голову, глянула на меня – полные смятения глаза ее снова сделались обычного цвета.
Губы ее превратились в один сплошной ожог. Прямо на глазах вокруг них вспухали все новые волдыри.
– Что? – пробормотала она. – Что случилось? Гарри? Что вы здесь делаете?
– Ухожу, – сказал я. Мне все еще не хватало воздуха, словно я не целовался, а, скажем, пробежал стометровку. Я взял с кровати щенка и повернулся к двери. – Мне необходимо выбраться отсюда.
И тут в дверь с диким видом вломился Томас. Он уставился на Инари, потом перевел взгляд на меня и облегченно выдохнул.
– Слава Богу. Вы в порядке – оба?
– Мой рот… – произнесла Инари. – Он так болит. Томас? Что со мной? – Она начала задыхаться. – Что происходит? Эти жуткие твари вчера ночью… и ты раненый был, и у тебя глаза все побелели… Томас… я… что???
Ох. Даже смотреть на нее больно было. Мне приходилось видеть людей, для которых существование потустороннего мира становилось сильнейшим потрясением, но чтобы это происходило так болезненно… То есть, Боже правый… девочкины родные оказались совсем не теми, кем она их считала. Даже наоборот – они были частью этой кошмарной новой реальности и не сделали ничего, чтобы подготовить ее к подобному открытию.
– Инари, – мягко произнес Томас. – Тебе нужно отдохнуть. Ты почти не спала, да и руке твоей нужно время, чтобы выздороветь. Ступай-ка ляг.
– Но как? – Голос ее дрогнул, словно она вот-вот заплачет, но слезы она все-таки сдержала. – Как я могу? Я не знаю, кто вы. Не знаю, кто я. Я никогда ничего такого не чувствовала. Что со мной происходит?
Томас вздохнул и поцеловал ее в лоб.
– Мы с тобой обо всем поговорим. Скоро. Идет? Я дам тебе кой-какие ответы. Но прежде тебе нужно отдохнуть.
Она прижалась к нему и закрыла глаза.
– Я вся словно пустая, Томас. И рот болит.
Он поднял ее как маленькую.
– Ш-ш-ш. Мы все вылечим. А пока ты можешь поспать у меня в комнате. Идет?
– Идет, – пробормотала она, закрыла глаза и опустилась щекой на его плечо.
Все еще влажный после душа, я наконец замерз и созрел для того, чтобы надеть эту жуткую гавайку. Поверх нее я накинул куртку; слава Богу, всей этой южной пестроты из-под нее не было видно. Потом я сунул грязную одежду в сумку и вышел в коридор. Томас как раз выходил из своей комнаты и запирал за собой дверь.
