– Десять секунд! – крикнул Кинкейд.
Я увидел, как на левой руке вспухают волдыри от ожогов. Пальцы против воли скрючились. Они казались тоньше, словно вылепленные из тающего воска, и сквозь плоть проступили тени костей. Щит все слабел. Боль усиливалась. Я стоял у нижней ступеньки, а пустое пространство между мной и дверью казалось никак не меньше мили.
Не было у меня этих десяти секунд.
Я сосредоточился, присовокупил к своим эмоциям – страху, ярости – еще и эту багровую боль, обратил все в новый заряд энергии и послал ее в посох. Вырезанные на нем руны разом засияли ослепительным светом. В нос ударил запах горелой древесины, и когда посох готов был уже рассыпаться пеплом, я выкрикнул:
– Ventas servitas!
Энергия, которую я накачал в посох, взметнулась из него невидимой змеей. Щит рухнул, и почти сразу же по лестнице с визгом слетел ураганный вихрь. Он закрутил полы моей старой куртки, захлопал ими, как флагом, а потом подхватил горящий напалм и швырнул его обратно, добавив воздуха для лучшего сгорания.
Огонь обезумел. Он слизнул плесень со старых камней, сгладил трещины в полу; напитанные влагой камни трескались и плевались паром.
Еще мгновение я видел ренфилдов, продолжавших поливать коридор огнем. Они завизжали, но Мавра выкрикивала им команды стоять на месте. Они повиновались – и это убило их. Напалм накатил на них, и оба исчезли в клубящемся пламени.
То, что осталось лежать на полу после того, как огонь схлынул, ничем не напоминало человеческие останки.
Я не ослаблял напора воли, гнавшего огонь все дальше, в глубь кладовой, заливая ее смертоносной оранжевой рекой, оставляя только почерневшие угли. Еще несколько полных боли секунд я поддерживал ветер, потом силы мои иссякли, и руны на посохе померкли. Боль захлестнула меня с головой, я почти ослеп от нее.
– Чародей! – взвыла Мавра полным змеиной злобы голосом. – Чародей! Чародей! Убейте его! Убейте их всех!
– Подберите его, – рявкнул Кинкейд.
Я почувствовал, как Мёрфи подхватывает меня под руки и тащит прочь от огня. Зрение понемногу прояснялось. Сквозь багровую пелену я увидел, как обугленная, мало напоминающая человека фигура вынырнула из огня и замахнулась на Кинкейда топором. Наемник вонзил пику ему в грудь, остановив в какой-то паре футов от себя. Еще одна фигура показалась из дыма; у этой в руках виднелся дробовик. Послышался грохот, огненная струя вырвалась из спины пронзенного пикой ренфилда и ударила в лицо второму. Кинкейд выдернул пику из не подававшего признаков жизни ренфилда, а второй тем временем слепо оглядывался по сторонам и в конце концов уставил дробовик в более или менее верном направлении.
Кинкейд крутанул пику, перехватил ее тупым концом вперед и с размаху ткнул в грудь второго ренфилда. Громыхнул выстрел, и второй зажигательный заряд продырявил его насквозь. Горящий труп повалился на пол.
Следующий выстрел грянул откуда-то из дыма. Кинкейд охнул и пошатнулся. Пика выпала у него из рук, но он устоял на ногах. В руках его почти мгновенно оказалось по пистолету, и он, пошатываясь, принялся отступать, посылая в дым пулю за пулей.
Все новые ренфилды, слегка поджаренные, но вполне боеспособные, выныривали из дыма, поливая Кинкейда огнем. Вокруг них роились темнопсы – жуткие, почти лишенные шерсти оболочки, наполненные демонической злобой. За ними следовала Мавра – я в первый раз получил возможность разглядеть ее. Она была одета точно так же, как в прошлый раз, когда я ее видел: в совершенно черный костюм эпохи Возрождения, какому позавидовал бы Гамлет… правда, с тех пор костюмчик слегка поистрепался. Взгляд ее мертвых глаз уперся в меня, и она подняла руку с зажатым в ней топором.
Первые два пса набросились на Кинкейда, и он рухнул – я и крикнуть не успел. Один из ренфилдов с размаху опустил на него топор, а другой просто разрядил свой дробовик в кучу малу, к которой прибавились еще два пса.
– Нет! – крикнул я.
Мёрфи затащила меня в чулан, прочь с линии огня, – и тут Мавра швырнула свой топор. Вращаясь, он влетел в дверь и врезался в противоположную стену с такой силой, что целиком зарылся стальным лезвием в камень, а деревянное топорище разлетелось в щепки. Двое из ребятишек, все еще прикованные рядом с тем местом, куда попал топор, вскрикнули от боли и страха, когда в них угодили щепки и каменные осколки.
– Боже! – выдохнула Мёрфи. – Боже, что у тебя с рукой! – Швырнув меня в дальний угол чулана, она подобрала обрез, высунулась за дверь и не спеша, прицельно, выпустила восемь или девять зарядов. Лицо ее сосредоточенно хмурилось; голые ноги казались неестественно белыми на фоне черного бронежилета. – Гарри! – окликнула она. – Я ничего не вижу: дыму слишком много. Но они у подножия лестницы. Что делать?
Взгляд мой уперся в небольшую черную коробку у потолка. В ту самую противопехотную мину, о которой говорил Кинкейд. Черт, а ведь он не ошибался: она была повернута так, чтобы осколки, отрикошетив от стен, засыпали и чулан, и коридор.
– Гарри! – крикнула Мёрфи.
Я и говорить-то толком не мог еще, но все же прохрипел:
– Можешь снова зарядить мину?
Она оглянулась на меня через плечо широко раскрытыми глазами.
– Ты хочешь сказать, нам уже не выбраться?
– Ты можешь это сделать? – рявкнул я.
Она кивнула.
– Тогда делай. Дождешься моего сигнала, поставишь на боевой взвод и падай на пол.
Она повернулась и, забравшись на деревянный стул, принялась возиться с миной. Не знаю, откуда он взялся, этот стул: может, это Мёрф подтащила его к двери, а может, нехорошие парни тоже им пользовались. Она подцепила к клеммам два разъема-клипсы и застыла, держа третий в руке и глядя через плечо на меня. Лицо ее побледнело. Дети хныкали и всхлипывали, сбившись в кучу на полу.
Я с усилием поднялся на колени перед детьми, лицом к двери. Потом выставил вперед левую руку – и мгновение потрясенно смотрел на нее. То есть мне всегда казалось, что красное с черным мне к лицу, но только в том случае, если это относится к одежде. Не к моим рукам-ногам. Моя кисть превратилась в почерневшую клешню – то есть черную везде, где она не была красной от крови. Браслет-оберег тоже потемнел и слегка покорежился от жара, но все же маленькие серебряные щиты чуть светились скрытой в них энергией.
Я поднял было другую руку дать сигнал Мёрфи, но услышал крик со стороны лестницы – свирепый, клокочущий, почти лишенный чего-либо человеческого. Дым рассеялся на мгновение, и я увидел Кинкейда – припадая на одну ногу, он отступил к стене и прижался к ней спиной. Одной рукой он зажимал рану на ноге, в другой держал пистолет. Потом поднял его и стрелял в невидимую мне цель до тех пор, пока обойма не опустела, и курок не щелкнул вхолостую.
– Давай, Мёрф! – крикнул я и повысил голос. – Кинкейд! Большевистская марионетка!
