– Разве такое возможно? – спросил я.
– Да, – ответил старик. – Не знаю как. Но возможно. Кстати, это объясняет еще и то, как он сумел стать Белым Королем.
– Не верю, – пробормотал я. – Она же была с ним близка. Она не могла не знать, что он защищен. Она была достаточно сильна, чтобы ее боялся Белый Совет. Она не растратила бы проклятия впустую.
– Она выпустила его. Выпустила впустую.
– Выходит, моя мать считается не только врагом, но и бездарем.
– Я этого не говорил…
– Что вы о ней знаете? – буркнул я. Правой рукой я стискивал левое запястье, пытаясь отвлечься от боли. – Откуда вам знать? Она вам говорила? Вы были там с ней?
Он уставился в пол, побледнев.
– Нет.
– Тогда откуда, черт возьми, вам это знать?
– Потому что я знал ее, Хосс. Знал едва ли не лучше, чем она сама себя знала.
В камине щелкнуло полено.
– Как это? – пробормотал я.
Он отвел руку от щенка.
– Она была моей ученицей. Я был ее учителем. Ее наставником. Отвечал за нее.
– Вы ее учили?
– Я потерпел неудачу. – Он прикусил губу. – Гарри… когда Мэгги начала обретать силу, я превратил ее жизнь в настоящий ад. Она была, можно сказать, совсем еще девчонкой, но я гонял ее в хвост и в гриву день и ночь. Я силком заставлял ее учиться. Совершенствоваться. Но я был слишком близок. Слишком увлекся ею. И она противилась этому. Она сбежала, как только ей представилась такая возможность. Начала водиться со всякими нехорошими типами из чистого упрямства. Потом приняла пару неудачных решений и… и потом ей уже поздно было возвращаться.
Он вздохнул.
– Ты слишком на нее похож. Я понял это сразу, как тебя прислали ко мне. Сразу, как тебя увидел. И я не хотел повторять своих ошибок с тобой. Я хотел, чтобы у тебя имелось пространство для вдоха. Чтобы ты сам решал, каким тебе стать. – Он покачал головой. – Нет более сурового урока для чародея, чем понять, что, даже обладая такой силой, такой властью, ты не в состоянии контролировать всего. Как бы тебе этого ни хотелось.
Я смерил его взглядом.
– Вы убийца. Палач. Вы знали, что случилось с моей матерью. Вы знали ее – и ни разу даже не сказали мне об этом. Боже правый, Эбинизер, как вы могли поступить со мною так? Почему не рассказали мне?
– Я всего лишь человек, Хосс. Я поступал так, как, мне казалось тогда, лучше для тебя.
– А я вам верил, – сказал я. – Вы хоть представляете, что это для меня значило?
– Да, – вздохнул он. – Что бы я ни делал, у меня и в мыслях не было причинить тебе зло. Но что сделано – то сделано. И я вряд ли сделал бы что-нибудь иначе, случись это еще раз.
Он повернулся, взял со столика пакет и придвинулся ко мне. Положив мою обожженную руку локтем к себе на колено, он осмотрел повязку и достал из пакета подобие бус: нить с нанизанными на нее белыми камешками.
– Давай-ка посмотрим твою руку. Мне кажется, кровообращение восстановить я смогу, хотя бы и частично. Надеюсь, достаточно, чтобы спасти руку. И на день или два я смогу унять твою боль. Тебе все равно придется показаться врачу, но это тебе поможет, если ты ожидаешь неприятностей сегодня ночью.
Это не заняло у него много времени, а я попытался разобраться со своими мыслями. Собственно, мысли были погребены под водоворотом эмоций. Достаточно неприятных эмоций. На минуту-другую я утратил чувство времени. Когда я немного пришел в себя и поднял взгляд, рука не болела и казалась не такой иссохшей под чистой белой повязкой. Нитью белых камушков Эбинизер обмотал мне запястье. На моих глазах один из камней пожелтел и начал медленно темнеть.
– Какое-то время камни будут поглощать боль. Они станут осыпаться по одному – так ты поймешь, когда они перестанут действовать. – Он заглянул мне в лицо. – Ты хочешь, чтобы я помогал тебе сегодня?
Всего час назад это даже не подлежало сомнению. Я был бы более чем счастлив иметь рядом с собой в бою Эбинизера. Однако же старик не солгал: правда причиняет боль. Правда жгла меня. Мысли и чувства кипели взрывоопасной смесью у меня в груди. Мне очень не хотелось признаваться себе в том, что лежало в основе этого смятения, но отрицание этой правды все равно не могло ее отменить.
Эбинизер лгал мне. С самого первого дня.
А если он лгал мне, что еще он от меня утаил?
Всю свою дурацкую жизнь я построил на нескольких простых истинах, в которые верил. Что я отвечаю за то, чтобы данная мне сила использовалась во благо людям. Что дело защиты других стоит того, чтобы рисковать ради этого своей жизнью и здоровьем. Истины, которые я сделал своими в первую очередь благодаря влиянию старого чародея.
Но он оказался совсем не тем, кем я его считал. Эбинизер не был образцом чародейских добродетелей. Все его достоинства на поверку обернулись, можно сказать, конспиративной легендой. На вид он вел честную игру, но под этой поверхностью оказался таким же холодным и свирепым, как остальные трусливые ублюдки из Совета, которых я терпеть не мог.
Верно, он никогда не объявлял себя безупречным образцом. Может, мне просто нужен был объект восхищения. В которого я мог верить. Может, это я, такой балбес, обратил свою веру не на тот объект.
Но ничто из этого не отменяло того факта, что Эбинизер утаивал от меня важные вещи. Что он лгал.
Что ж, это все упрощало.
– Нет, – прошептал я. – Я не хочу вас там. Я вас не знаю. Никогда не знал.
– Но ты бился сегодня рядом с Адопсом.
– Кинкейд – наемный убийца. И никогда не претендовал на то, чтобы казаться другим.
Старик медленно вздохнул:
– Это не лишено справедливости.
– Спасибо за помощь. Только мне надо делами заниматься. Вам лучше ехать.
Он встал, взял со стола бумажный пакет.
– Я все еще на месте, Хосс. Если ты вдруг передумаешь…
Я стиснул зубы.
– Я сказал, убирайтесь.
Он моргнул несколько раз.
– Жестокий урок, – прошептал он. – Жестче не бывает.
И ушел.
Я не стал смотреть ему вслед.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
После ухода старика в комнате воцарилась тишина. Я сидел и ощущал много всякого. Я ощущал себя усталым. Я ощущал страх. И я ощущал себя одиноким. Щен сел и по-своему выказал мне понимание и участие: забрался мне на колени и принялся лизать мне подбородок.
Я погладил его по мягкой щенячьей шерстке, и это неожиданно утешило меня немного, обогрело. Маленький и безмозглый, всего-то щенок, и все же он был теплый, и любящий, и вообще отважная маленькая скотинка. И он меня любил всем своим щенячьим сердцем. Он продолжал лобызать меня, виляя хвостиком, пока я в конце концов не улыбнулся и не взъерошил ему мех здоровой рукой.
