Я решил говорить правду, чтобы не вызвать ни малейших подозрений.
– Нет, с сегодняшнего утра.
Наконец он велел мне встать. Пока я одевался, доктор Ньюховер снял черепаховые очки, которые надел для осмотра, нацепил пенсне и погрузился в размышления. Потом усадил меня на стул, встал рядом и посмотрел на меня сверху вниз с видом судьи, собирающегося огласить приговор. Я едва удержался, чтобы не рассмеяться.
– У вас, – сказал он, – несколько нетипичная форма довольно распространенного недуга. Подобно тому, как контузия нередко проявляется лишь спустя несколько дней после травмы, так и последствия нервного напряжения могут обнаружить себя спустя длительное время. Несмотря на ваше отменное здоровье, вы в последние годы подвергали свои разум и тело чрезмерному напряжению и сегодня утром наступила расплата. Не хочу вас пугать, мистер Ханней, но невроз – столь загадочное и непредсказуемое заболевание, что следует отнестись к нему очень серьезно, особенно при первых его проявлениях. В вашем случае есть некоторые симптомы, которые меня не радуют. Например, застойные явления в нервных центрах шеи и головы. Они могут быть вызваны либо внешним воздействием, скажем, контузией, о которой вы упомянули, либо внутренними процессами. Лечение, разумеется, потребует времени. Отдых и смена обстановки обязательны. Вы любите охоту или рыбалку?
Я ответил утвердительно.
– Что ж, чуть позже я бы рекомендовал вам лов семги в одной норвежской реке. Смена привычного образа жизни и наблюдение за быстрым движением водных потоков порой творят чудеса с некоторыми пациентами. Но до мая в Норвегии делать нечего, так что пока я назначу вам особое лечение. Я имею в виду массаж. Но это ни в коем случае не обычный массаж. Эта область медицины еще только начинает развиваться, но время от времени мы находим людей – мужчин и женщин – с особым даром выявлять и успокаивать мышечные и нервные отклонения. Я направлю вас к такому специалисту. Адрес может вас удивить, но вы человек достаточно взрослый и разумный, чтобы понимать, что медицина живет не только на Оксфорд-стрит и Мэрилебон-роуд.
Он быстро написал что-то на листке бумаги и протянул его мне. Я прочитал: «Мадам Бреда, Пальмира-сквер, 4, северо-западный район».
– Прекрасно, – сказал я. – Глубоко вам признателен. Надеюсь, мадам Бреда сумеет унять эту адскую головную боль. Когда я могу с ней увидеться?
– Могу гарантировать, что уж от головной боли она точно вас избавит. Эта дама – шведка, поселившаяся в Лондоне еще во время войны. Она до того увлечена своим делом, что лишь изредка принимает пациентов в частном порядке. Львиную долю своего времени она отдает бесплатной работе в детских больницах. Но мне она не откажет. Что касается начала сеансов – не стоит терять время, это для вашего же блага. Как насчет завтрашнего утра?
– А почему бы и не сегодня? Мне все равно нечем заняться, и я бы не прочь избавиться от этой боли, чтобы спокойно выспаться.
– Не вижу препятствий. Но сначала следует договориться. У мадам есть телефон. Одну минуту!
Он вышел из комнаты и вернулся через несколько минут с известием, что мне назначено на семь часов вечера.
– Это довольно далеко, но большинство таксистов хорошо знают дорогу. Просто велите шоферу ехать в Госпел Оук
[30], а там любой полисмен подскажет вам, как пройти.
У меня была с собой чековая книжка, но доктор отказался принять гонорар, заявив, что еще ничего для меня не сделал. Я должен был явиться к нему через неделю и рассказать, как у меня идут дела.
Уходя, я все еще продолжал чувствовать прикосновение его холодных, как змеи, пальцев. Доктор Ньюховер был странной фигурой. На шарлатана он не походил, и если бы я не знал о превосходном состоянии своего здоровья, его прогнозы могли бы меня встревожить.
На Оксфорд-стрит я заглянул в кондитерскую – выпить чашку чаю. Сидя среди машинисток и разносчиков, я размышлял: не трачу ли я время впустую, не веду ли себя, как законченный болван? Консультируюсь у сомнительных медиков, собираюсь к какой-то подозрительной массажистке в Северный Лондон… Меньше двадцати четырех часов назад я побывал в совершенно безумном мире, и на миг меня охватило жуткое сомнение – все ли в порядке с моей головой? Что, если вчера у Медины что-то сдвинулось в моем разуме?
Я снова воскресил в памяти всю последовательность событий и успокоился, поняв, что действовал разумно и осмотрительно. Пока я не строил версий, а всего лишь ждал, что произойдет, тем более, что другого пути не было. Надо все-таки разыскать Сэнди, но сначала я должен был разобраться с массажисткой. Как знать – может, я просто случайно запомнил имя доктора Ньюховера, услышав его от кого-то из друзей, и этот странный медик тут вообще ни при чем?
Но поведение доктора свидетельствовало об ином. Он абсолютно точно что-то знал обо мне, кто-то приказал ему меня ждать. Только теперь я почувствовал, что, возможно, поступаю опрометчиво, отправляясь в совершенно незнакомое место в дальнем пригороде.
Воспользовавшись телефоном-автоматом, я позвонил в клуб и попросил швейцара передать полковнику Арбутноту, если тот позвонит или появится лично, что я нахожусь в доме номер четыре на Пальмира-сквер в Северном Лондоне и вернусь оттуда к десяти. Адрес я заставил его записать.
В Лондоне мне всегда не хватает физических нагрузок – поэтому я решил прогуляться в те края пешком, а по пути привести свои мысли в порядок. Я поднялся по Портленд-Плейс и миновал Риджентс-парк. Вскоре район богатых особняков и просто приличных домов остался позади, и я вступил в трущобные кварталы – преддверие той части столицы, что расположена на северных холмах. Встречные полисмены подсказывали мне дорогу, и я получал истинное удовольствие от прогулки, которая мало-помалу начала превращаться в исследование.
Именно так: Лондон всегда представлялся мне таинственной и неизведанной страной. Я проходил мимо огороженных дворов, которые еще совсем недавно были огородами, и облупившихся строений, начисто утративших былую презентабельность. Город, особенно такой огромный, подобен тропическому парку – если за ним не ухаживать, джунгли (а в данном случае трущобы) мало-помалу захватят его целиком. На тесных улицах было не протолкнуться – тысячи мелких клерков, продавщиц и рабочих с заводов Сент-Панкраса и Кларкенуэлла возвращались домой. Порывистый ветер разносил зловоние мусоросборников, под ногами чавкала грязная жижа, угольная гарь забивала дыхание. Но чем выше я поднимался на холмы, тем чище становился воздух, и вскоре я уже ощущал в нем дыхание весенних полей Кента и соленую свежесть Ла-Манша, а позади меня лежала долина, полная огней, мерцающих в густо-синих сумерках, – Центральный Лондон.
Было уже почти темно, когда я наконец оказался на Пальмира-сквер. Площадью это место назвать было трудно – одна ее сторона была забита складами и лавками, а другая терялась в путанице мелких кирпичных построек. И только сторона, обращенная на юг, претендовала на известное величие. Судя по всему, зодчий, проектировавший эту площадь лет семьдесят назад, был уверен, что создает элегантный жилой квартал. Дома на южной стороне стояли на некотором расстоянии друг от друга, при каждом имелся небольшой сад, который когда-то украшали цветники и газоны. Однако ныне эти сады превратились в пыльные подворья, захламленные консервными банками и рваной бумагой, а на их прошлое указывали лишь кусты бирючины да одинокий усыхающий вяз.
