– Бери с собой всю теплую одежду, какая найдется, Дик, – прибавил он. – В это время года там еще адски холодно.
Кроме того, он договорился через Хансена, чтобы в Ставангере приготовили моторный катер для мистера Бранда, который прибудет пароходом из Халла утром двадцать третьего апреля. В случае, если мои планы изменятся, я должен связаться с ним немедленно.
Вечером я с легким сердцем отправился в Фоссе. Истинное блаженство – вырваться из Лондона, дышать чистым воздухом и знать, что как минимум неделю я буду заниматься делом, куда более полезным чем тупое шатание по улицам. Питера Джона я застал в отменном здравии, а сад был усыпан первоцветами и нарциссами.
Мэри я сообщил, что доктор прописал мне неделю полного отдыха.
– Дик, – немедленно встревожилась она, – ты болен?
– Нет, просто слегка переутомился. Но официально я должен валяться в постели неделю напролет, и ни одну живую душу нельзя ко мне даже близко подпускать. Прошу тебя, предупреди служанок и скажи повару, пусть готовит как для больного. С Пэддоком я сам поговорю, он поможет мне с этим спектаклем.
– Спектаклем?
– Да. Видишь ли, мне необходимо на неделю съездить в Норвегию. Если, конечно, Сэнди не воспротивится.
– Но я думала, что полковник Арбутнот все еще за границей!..
– Так оно и есть… По крайней мере, официально. Но послезавтра обедаю с ним в «Сайлент вумен» – помнишь эту таверну, где мы ужинали, когда я рыбачил на Колне?
– Дик, – нахмурилась Мэри, – не пора ли тебе рассказать, чем ты вообще занимаешься?
– Думаю, пора, – согласился я, и вечером после обеда рассказал ей все как есть.
После этого она задала мне кучу вопросов, очень проницательных, потому что Мэри, вообще-то, вдвое умнее меня. Потом она долго сидела, подперев щеку кулаком, и размышляла.
– Я бы хотела встретиться с мистером Мединой, – наконец проговорила она. – Тетушка Клэр и тетушка Дориа знакомы с ним… Я боюсь его, отчаянно боюсь, и, думаю, я бы меньше боялась, если б хоть раз его увидела. Это ужасно, Дик, что ты воюешь с таким странным и страшным оружием. И твое единственное преимущество – это то, что ты такая непробиваемая дубина… Тем не менее, мне ужасно хочется тебе помочь. Невыносимо сидеть здесь и ждать, изнывая от страха за тебя и все время думая об этих несчастных пленниках. Особенно мальчик не выходит у меня из головы. Я часто просыпаюсь и поднимаюсь в детскую, чтобы взглянуть на Питера Джона – на месте ли он. Няня, наверное, думает, что я спятила… Норвегия… Ох, надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
– Я не вижу другого выхода. Мы знаем, где может содержаться один из заложников. Не знаю, кто именно, но я просто обязан действовать. Если я найду одного, это может вывести меня на остальных.
– Все равно останутся еще двое, – вздохнула она, – а время уходит. Но ведь ты один. Тебе нужны помощники. Может, Магиллври?
– Нет. У него свое дело, не менее важное. Если его втянуть еще и в мое, развалятся оба.
– А полковник Арбутнот? Чем он занят?
– О, Сэнди не сидит сложа руки, и, слава богу, наконец-то вернулся в Англию. Я узнаю, что он накопал, когда встречусь с ним. Пока я буду в отъезде, Сэнди будет продолжать то, что я начал.
– Может, пока тебя не будет, я могла бы с ним повидаться, хотя мы до сих пор даже не представлены друг другу? Так мне было бы спокойнее. И все-таки, Дик, я могу чем-то помочь тебе? У нас никогда не было тайн друг от друга, даже когда мы еще не были женаты, и тебе известно, что на меня можно положиться.
– Знаю, дорогая, – сказал я. – Но я не вижу вариантов… пока. Если б видел, я бы сразу тебя подключил, потому что я всегда предпочитаю иметь рядом тебя, чем целый полк кавалерии.
– Бедный мальчик!.. Я все могу выдержать, но от мысли о нем я просто схожу с ума. Ты видел сэра Артура?
– Нет, я старался держаться от него подальше. Джулиуса Виктора и герцога я еще способен выносить, но в лицо сэру Артуру смогу посмотреть только тогда, когда верну ему сына.
Мэри порывисто встала.
– Это необходимо сделать! – горячо воскликнула она. – Дик, я сердцем чувствую: мы на верном пути. О, как бы я хотела… Как бы я хотела, хоть что-нибудь сделать!..
Не думаю, что в ту ночь Мэри смогла уснуть. Утром она была бледна и немного подавлена, а в ее глазах появилась какая-то необъяснимая отстраненность: такой взгляд у нее я видел, когда в марте 1918 года уезжал в действующую армию.
Тем не менее, мы оба провели чудесный день. Питер Джон разгуливал по нашему маленькому поместью, погода была, как в мае, когда близкое летнее тепло соединяется с резковатой свежестью. Буйство нарциссов радовало душу, берега озерца сплошь покрылись синими и белыми мышиными гиацинтами, и каждая лощина в лесу желтела первоцветами. Утро мы посвятили углублению бочажков в нашей маленькой речушке, которые должны были стать нерестилищами для форели, обитающей в озере. Питер Джон неожиданно показал себя потенциальным инженером-гидравликом. А когда няня, средних лет шотландка с Чевиотских гор, наконец унесла его в дом, Мэри оторвалась от подводных раскопок и уселась на поросший барвинком берег.
– Что ты думаешь о нашей няне? – неожиданно спросила она меня.
– Лучше не бывает, – ответил я.
– Я тоже так думаю. Знаешь, Дик, мне кажется, я слишком трясусь над Питером Джоном. Я провожу с ним массу времени, а в этом нет никакой необходимости. Няня сделает то же, что и я, причем быстрее и лучше. Я не спускаю с него глаз, хотя знаю, что спокойно могу оставлять его с няней и Пэддоком на целые недели… К тому же, и доктор Гринслейд всегда рядом.
– Ты, конечно, можешь его оставлять, – согласился я. – Но ведь ты будешь тосковать по нему так же, как тоскую я, потому что с ним всегда весело.
– Да, он такой славный, – улыбнулась она.
Днем мы покатались верхом по лугам, и домой я вернулся, чувствуя себя здоровым и полным энергии, как скаковая лошадь. Но вечером, когда перед обедом мы вышли в сад, меня охватило непреодолимое желание избавиться от всех дел и вернуться к спокойной, размеренной жизни. Я понимал, что мое сердце принадлежит этим немногим акрам, и мысль об этом почти лишила меня твердости духа.
Тем не менее, перед сном мы с Мэри еще раз прошлись по всем пунктам моих планов. Двадцать восьмого апреля, если ничто не помешает, я вернусь домой, но если не буду успевать, пошлю ей телеграмму и поеду прямиком в Лондон. В эти дни все должны быть уверены, что я болен и лежу взаперти, поэтому телеграммы я буду подписывать «Корнелиус».
На следующее утро, когда все еще спали, я с помощью Пэддока выкатил из гаража свой большой «Воксхолл»
[40] и, прихватив все необходимое, выехал по подъездной аллее на главную дорогу. Пэддок, умевший водить машину, должен был вернуться домой примерно в десять и объяснить моему водителю, что, согласно моему указанию, перегнал автомобиль в Оксфорд и оставил на неделю в пользование одному моему другу.
