Взгляд его затуманился.
– А, забыл упомянуть, – спохватился я. – Приехал жених мисс Виктор, он остановился в Карлтон-Хаус-Террас. Это тот самый Турпин, который служил в нашей дивизии, то есть маркиз де ла Тур дю Пин…
Сэнди записал имя.
– Жених может нам пригодиться. Что он за человек?
– Храбрый, как лев, но за ним нужен глаз да глаз. Несколько несдержан.
После завтрака мы вышли из трактира и расположились в увитой зеленью беседке, откуда открывался вид на соседнюю долину и верховья реки Виндраш. Из деревушки, расположенной в долине, уже доносились обычные звуки утра: то прогромыхает крестьянская повозка, то звякнет подойник в руках хозяйки, направляющейся в коровник, то послышится детский смех. Через две недели начнется лет майских жуков, покроются пышными соцветиями бобовник и калина.
Сэнди, давным-давно не бывавший в сельской Англии, долго молчал, впитывая сладостный покой.
– Несчастный… – наконец обронил он. – У него нет ничего подобного, чтобы любить. Он умеет только ненавидеть…
Я спросил, о ком он, и Сэнди ответил: о Медине.
– Я все пытаюсь понять его. Нельзя воевать с человеком, которого не понимаешь. Тем более, если в известном смысле ему сочувствуешь.
– Я ему не сочувствую и уж точно не понимаю.
– Помнишь, как ты твердил мне, что он лишен тщеславия? Тут ты ошибся. Его тщеславие граничит с безумием. Хочешь знать, как я его себе представляю?
Я кивнул.
– Начну с того, что в нем есть что-то от латинских народов – испанцев, итальянцев, но в остальном он ирландец. Это гремучая смесь. Он ирландец, лишенный корней – таких немало в Америке. Мне кажется, он унаследовал от этой жуткой старухи – я ее не видел, но неплохо представляю, – ядовитую ненависть к воображаемой Англии и воображаемой цивилизации. Ее-то они и зовут любовью к родине, но любви тут и следа нет. Они предаются сентиментальной болтовне о былой простоте нравов, о прялках, горящем в каминах торфе, о языке праотцев, лишенном всяких уверток и украшений. В Ирландии полно простых и добрых людей, но эти, утратившие корни, видят ее будущее в каком-то фантастическом броске в прошлое, в возвращении к родовому строю, существовавшему на заре истории, бессмысленному и жестокому, как божества или жуткие твари из кельтских мифов. С этой ненависти все и начинается.
– Насчет пожилой дамы вполне согласен. Она похожа на леди Макбет.
– Но ненависть быстро превращается в заносчивость. Если ты ненавидишь, то и презираешь, а презирая кого-то, ты превозносишь себя. Вот как я это вижу. Но не забывай: я все еще блуждаю в потемках и только нащупываю путь к пониманию. Я представляю, как Медина взрослеет – не знаю, в каком окружении, – осознавая свои великие дарования и красоту, слыша со всех сторон лесть, и постепенно начинает считать себя полубогом. Его ненависть не исчезает, а перерождается в колоссальные эгоизм и тщеславие, которые, конечно же, тоже являются одной из форм ненависти. И еще он довольно рано обнаруживает у себя способности к гипнозу… О, конечно, – ты можешь ухмыляться сколько угодно, потому что невосприимчив к нему, и тем не менее, это очень серьезная штука. Обнаруживает он и еще одну вещь – дар талант располагать к себе людей и заставлять их верить каждому его слову. Некоторые из самых отъявленных злодеев, вошедших в историю, тоже обладали этим даром. Но тщеславие берет свое, и ему уже нужна не просто большая игра, а величайшая из всех существующих. Зачем ему становиться вождем отверженных и нищих, когда его гложет стремление стать властелином всего, что бесконечно ему чуждо, что он ненавидит и чем против собственной воли восхищается. Вот почему он пытается покорить самую сердцевину, избранную часть британского общества. Женщины ему не нужны – он хочет стать объектом восхищения мужчин и быть принятым в самых высоких и недоступных кругах.
– Ему вполне удается, – вставил я.
– Да, и это главное достижение его необыкновенного ума. Все в нем безукоризненно: одежда, манеры, скромность, достоинство. Он стал великолепным охотником. Знаешь, что помогает ему стрелять так хорошо, Дик? Вера в судьбу. Гордыня не позволяет ему даже предположить, что он способен промахнуться… Вместе с тем он строго следит за собой. В повседневной жизни он почти аскет, и хотя женщины буквально преследуют его, он относится к ним с полным безразличием. В характере такого типа отсутствует зов плоти. У него есть одна всепоглощающая страсть, которая подчиняет себе все остальные – то, что наш друг Майкл Скотт называл «hominum dominatus» – господством над людьми.
– Понимаю. Но как ты объясняешь его другую сторону?
– Это унаследованная ненависть. Во-первых, ему нужны деньги, и он получает их тем способом, о котором хорошо известно Магиллври. Во-вторых, он стремится окружить себя преданными рабами. И тут появляешься ты, Дик. А поскольку за его самомнением стоит ненависть, он хочет завоевывать, чтобы затем уничтожать, ибо уничтожение – самая калорийная пища для тщеславия. Подобное можно видеть в жизни восточных тиранов: человек, который пытается стать богом, рано или поздно становится воплощением дьявола.
– Не слишком оптимистичное наблюдение, – мрачно заметил я. – По крайней мере, для меня.
– Тут есть одно «но». Ему постоянно грозит опасность – из-за своей заносчивости он в любую минуту может раскрыть свое настоящее лицо. Ты знаком с ирландским фольклором? Эти легенды очень поэтичны, но их прелесть портит какая-то глупая иррациональность. Им недостает того здравого смысла, который есть в норвежских сагах и, конечно, в древнегреческих мифах. Есть и в характере Медины некая эксцентричность, именно поэтому он и разослал стихотворение о трех заложниках, которое в результате фантастического стечения случайных событий навело тебя на его след. Нам остается только надеяться – и подчеркиваю, надежда эта почти призрачная, – что самолюбие заставит его совершить очередную оплошность.
– Не знаю, как ты к нему относишься, – сказал я со вздохом, – но я испытываю самую настоящую ненависть к этому человеку. Больше всего на свете я мечтаю о спокойной жизни, но, клянусь, что не остановлюсь, пока не поквитаюсь с ним!
– Ничего не выйдет, – покачал головой Сэнди. – Не надо себя обманывать. Мы не сможем переиграть Медину. Один умный человек как-то сказал мне: в этой жизни успех чаще всего приходит тогда, когда ты вообще не стремишься к победе. А мы в этом деле нацелены только на успех – нам необходимо освободить заложников. Но даже если мы этого добьемся, нам ни за что не удастся доказать связь Медины со всем этим. Его орудия преданы ему, потому что он украл их души, и они слепо выполняют его приказы. Предположим, Магиллври берет всю шайку скопом и надевает петли на их шеи. Ни один не даст показаний против Медины. Почему? Да потому что никто из них ничего о нем не знает. Они не осознают, что являются его агентами, и большинство из них никогда даже не видели его. А его банковские счета спрятаны абсолютно надежно, можешь не сомневаться.
– И тем не менее, – упрямо произнес я, – мне кажется, что мы все-таки сможем поставить кое-какие палки в колеса его золотой колесницы.
