– Ну, разве что посеять некоторые подозрения. В остальном он слишком силен для нас. Его блистательная карьера будет продолжаться, он может стать премьер-министром или генерал-губернатором Индии – смотря какой пост ему подвернется, – а между делом будет издавать сборники изысканных стихов, формально совершенных и довольно грустных. Ведь пессимизм – всего лишь одна из форм тщеславия.
Чтобы успеть в Халл к шести, примерно в полдень мне надо было уезжать. Я спросил у Сэнди, чем он собирается заниматься, и он сказал, что все еще не решил.
– Я связан по рукам и ногам своим положением, – пояснил он. – Если Медина узнает, что я в Англии, это станет катастрофой для нас обоих. Мистер Александр Томсон должен сидеть тише воды ниже травы. Надо бы как-то связаться с Магиллври и выяснить, накопал ли он что-нибудь на мистера Александра Оделла, но до твоего возвращения вряд ли что-нибудь прояснится, так что, думаю, у меня будет время немного порыбачить.
– А что, если мне понадобится с тобой связаться?
– Никаких «если». Ни малейших движений в мою сторону. Это единственный залог нашей общей безопасности. Если ты мне понадобишься, я сам тебя разыщу.
Когда я уже уходил, он окликнул меня.
– Я никогда не видел твою жену. Может, мне съездить в Фоссе и представиться?
– Ну конечно же! – воскликнул я. – Она просто мечтает познакомиться с тобой. Но не забывай: я болен и лежу в спальне наверху.
Выруливая на дорогу, я оглянулся. Сэнди помахал мне, на его лице играла знакомая мальчишеская улыбка.
Глава 11
Странное место для рыбалки
В Халл я прибыл около шести. Машину я оставил в гараже в Йорке, и там же пересел в поезд. Все мое снаряжение помещалось в небольшом портфеле и рюкзаке, и я торчал на причале, пока не заметил доктора Ньюховера – он прибыл с кучей багажа и здоровенным футляром для удилищ. Когда, по моим подсчетам, он уже должен был разместиться в своей каюте и заняться вещами, я тоже поднялся на борт и направился к себе. Там, заказав стюарду сэндвичи и чай, я расположился со всеми удобствами, рассчитывая ближайшие тридцать шесть часов посвятить исключительно чтению и сну.
Всю ночь и весь следующий день дул сильный ветер, но я не выходил из каюты, пытаясь читать «Жизнь Сэмюэла Джонсона» Босуэлла
[41] и радуясь тому, что я не викинг и не живу тысячу лет назад. Трудно представить, как они в те времена пересекали это небольшое, но свирепое море на своих драккарах.
Проснувшись утром двадцать третьего апреля, я почувствовал, что изнурительная болтанка прекратилась. Выглянув в иллюминатор, я увидел залитое солнцем море, скалистый берег и красные кровли небольшого городка. В гавани Ставангера «Гудрун» стояла около часа, поэтому я дал доктору Ньюховеру время сойти на берег и лишь после этого наспех перекусил и последовал за ним.
На берегу его встречали двое мужчин. Вместе с ними он поднялся на борт небольшого моторного катера, пришвартованного у одного из молов. Поскольку берег теперь был чист, я отправился в город, разыскал агентство, которому телеграфировал Арчи Ройленс, и узнал, что мой катер тоже готов и ждет меня во внутренней гавани рядом с рыбацкими лодками. Один из служащих проводил меня туда и представил шкиперу по имени Юхан. Тут же выяснилось, что этот рослый, бородатый и невероятно жизнерадостный норвежец, знает английский очень поверхностно. Я закупил провизию, и около десяти утра мы отчалили. Я спросил Юхана, где находится Мюрдаль, и он указал на крохотное подвижное пятнышко впереди, милях в трех от нас.
– Это катер Христиана Эгге, – пояснил он. – Он везет в Мюрдаль какого-то английского рыболова, а мы будем следовать как раз за ним.
Я навел бинокль на суденышко и даже различил Ньюховера – доктор курил на корме.
День был восхитительный, с тем странноватым северным освещением, от которого полдень кажется похожим на раннее утро. Я наслаждался каждым мгновением – и потому, что передо мною стояла вполне конкретная задача, и потому, что я снова оказался на свежем воздухе, без которого просто не могу обходиться. С острым интересом я наблюдал за жизнью дикой природы: на крошечных островках галдели бакланы и гаги, с торчащих из воды утесов сползали в воду при нашем приближении тюлени – такие же круглоголовые, как Доминик Медина. Воздух был прохладен и пах йодом, а когда мы подошли ко входу в фьорд, его исполинские гранитные берега закрыли нас от ветра с моря, и стало тепло, как в июне. Юхан указал на плоский каменистый остров, покрытый скудной растительностью, сообщив, что это Флаксхольм.
Вскоре мы уже входили в просторную бухту. Примерно через час бухта сузилась, превратившись в фьорд, а стены утесов стали совершенно отвесными. С их заснеженных вершин стекали ручьи, превращаясь в водопады на склонах. Вверху стояла мерцающая пелена тумана, а у подножия скал зеленоватые морские волны набегали на черную гальку.
Пейзаж и погода погрузили меня в восхитительную умиротворенность, которую не тревожили даже мысли, бегущие, как водится, «и вперед, и вспять»
[42], как верно отметил поэт. Доктор Ньюховер находился впереди, мы не теряли из виду его катер, а мне предстояло выяснить, чем он здесь будет заниматься, но так, чтобы он меня не заметил. О том, как это осуществить, я не особенно задумывался, а просто положился на фортуну.
Свет начал мало-помалу меркнуть, а фьорд становился все уже. Наконец окончательно стемнело. Предположив, что Ньюховер направится к городку Мюрдаль и началу фьорда, где река Скарсо впадает в фьорд, я решил остановиться в Хауге – крохотном городке на южном берегу в двух милях от того места, где мы находились сейчас.
В половине девятого мы подошли к Хауге. Городок, лежавший в тени громадного утеса, был окутан великолепным фиолетовым полумраком. Я велел Юхану пополнить наши запасы провизии, ждать меня на причале и быть готовым отчалить, как только я вернусь. Я предупредил его, чтобы он ни в коем случае не вздумал приближаться к Мюрдалю или далеко отходить от катера. Похоже, ему понравилась идея провести несколько дней в хорошо оплачиваемом безделье, и на причал он высаживал меня с широчайшей улыбкой, да еще и пожелал мне на прощание удачной охоты. Интересно, с какой стати он упомянул охоту, если, кроме рюкзака и толстой палки в руке, при мне не было никакого другого снаряжения?
По крутой дороге, ведущей из Хауге в Мюрдаль, я шагал в приподнятом настроении. Слева темнели верховья фьорда, по правую руку тянулись вверх черные скалы, а далеко впереди маячило яблочно-зеленое пятно того полумрака, который даже весной на севере заменяет ночь – там горы расступались, открывая долину Скарсо. Ничего подобного я прежде не видел, но что-то в моей крови откликалось на этот пейзаж – недаром мой отец не раз говорил, что старинный род Ханнеев, к которому мы с ним принадлежали, имеет скандинавские корни. С воды доносился птичий гомон: утки, гуси, кулики-сороки и песочники устраивались на ночь, а время от времени раздавались громкие, как пушечные выстрелы, всплески – это из соленых волн фьорда выпрыгивал могучий лосось, пробирающийся на нерест в Скарсо.
