Я с тоской вспомнил о своих удочках, но впереди замерцали огоньки Мюрдаля, и я выбросил рыбалку из головы и принялся обдумывать свои дальнейшие шаги.
Норвежского языка я не знал, но надеялся, что кто-нибудь из местных жителей владеет английским – не зря же в портах Англии и Америки всегда полным-полно норвежских моряков. Доктор Ньюховер наверняка снимет комнату в единственной здешней гостинице, поэтому мне придется поискать для ночлега другое место. Мне даже показалось, что следить за объектом здесь будет куда труднее, чем в городе – если Ньюховер меня заметит, то немедленно узнает, а этого я допустить не мог. Впрочем, на такой случай у меня была заготовлена легенда – дескать, я приехал сюда ради пеших прогулок. Но на это не следовало полагаться: он все равно что-то заподозрит и немедленно сообщит Медине о моем появлении…
Как бы там ни было, но мне нужно было где-то переночевать.
Спустя некоторое время я вышел к небольшому пирсу, расположенному невдалеке от городка. Там, расположившись на сельдяных бочках и бухтах канатов, покуривали несколько мужчин, еще один стоял на конце пирса, разглядывая стоящий на якоре ярдах в сорока от берега катер Христиана Эгге, на котором прибыл Ньюховер. Я свернул на тропу, ведущую к пирсу, решив, что здесь-то и получу те сведения, в которых нуждаюсь.
Поздоровавшись, я уже хотел спросить, не сдается ли поблизости какое-нибудь жилье, но тут человек, смотревший в море, обернулся на звук моего голоса. Мне он показался довольно пожилым, потертая охотничья куртка не могла скрыть его сутулость. В скудном свете я не мог различить его лицо, но эта спина показалась мне поразительно знакомой, хоть я и не мог вспомнить, где ее видел.
Я обратился к норвежцам по-английски, но полиглотов среди них не оказалось. Впрочем, один из них указал на городок, словно имея в виду, что меня лучше поймут там. И тут подал голос человек в охотничьей куртке:
– Возможно, я смогу вам помочь. В Мюрдале есть неплохой постоялый двор. В это время года там малолюдно.
По-английски он говорил безукоризненно, но с каким-то гортанным акцентом, что безошибочно выдавало в нем иностранца.
– Постоялый двор мне, пожалуй, не подойдет, – ответил я. – Я ищу жилье подешевле.
Он рассмеялся.
– Можно устроиться и в другом месте. У Петера Бойера, кажется, есть лишняя койка. Я иду в ту сторону, сэр, и мог бы вас проводить.
Он подошел поближе, и его фигура оказалась в луче стояночного фонаря на катере. Я увидел худощавое загорелое лицо с весьма приятным выражением и растрепанную седую бороду. Тут я узнал его и едва не вскрикнул, пораженный случайностью, которая снова свела нас вместе.
По тропе мы вместе поднялись от причала к дороге.
– По-моему, – начал я, – мы с вами встречались и раньше, герр Гаудиан.
Мужчина остановился.
– Вы правы, это мое имя… но я не… я не думаю, что…
– Может, вы помните голландца по имени Корнелиус Бранд, которого вы приютили у себя в декабре 1915 года?
Он пристально всмотрелся в мое лицо.
– Помню, – последовал ответ. – А еще я помню некоего мистера Рихарда Ханнау, одного из инженеров компании Гуггенхайма, с которым мне довелось беседовать в Константинополе.
– Вообще-то, это одно и то же лицо, – хмыкнул я.
Я не знал, как он воспримет это сообщение, но то, как он среагировал, подтвердило, что не ошибся в оценке единственного немца, который мне искренне нравился. Герр Гаудиан рассмеялся – мягко и с пониманием.
– Чертовы турки! – покачал он головой. – Кто б мог подумать! Я часто думал, доведется ли мне увидеть вас снова, и вот – на тебе! Вы сваливаетесь прямо на голову на берегу этого норвежского фьорда.
– Вы ведь не держите на меня зла? – спросил я. – Я служил своей стране, а вы служили своей. Я играл по правилам, и вы играли по правилам.
– Зло? – воскликнул он. – Мы с вами джентльмены и далеко не дети. Я рад, что вы выжили. Я всегда желал вам добра, ведь вы отважный человек.
– Ничего подобного. Просто везучий, – возразил я.
– Но как мне теперь вас называть? Бранд или Ханнау?
– Меня зовут Ричард Ханней, но сейчас я все-таки Корнелиус Бранд. Почему – скоро расскажу. – Мне вдруг пришло в голову посвятить этого человека в свои дела. Похоже, само провидение послало его, и я не собирался упускать этот шанс.
Но после этих слов он снова остановился.
– Мистер Ханней, меня не интересуют ваши тайны. Насколько я понимаю, вы все еще служите своей стране? Я не спрашиваю, в чем заключается ваша цель, но не забывайте: я немец и не буду участвовать в преследовании любого из моих соотечественников, кем бы он ни был.
Несколько секунд я колебался, но потом произнес:
– Я больше не служу стране. Я вышел в отставку после заключения мира, и теперь я простой фермер.
– У британских фермеров в обычае приезжать в Норвегию под чужими именами?
– Это личное дело, о котором я и пытался рассказать. Уверяю вас, ни один немец здесь не замешан. Я всего лишь хочу проследить за одним доктором-англичанином.
– Хотелось бы верить, – немного подумав, ответил он. – Но два часа назад сюда прибыл один человек. Его катер стоит на якоре невдалеке от причала, а сам он поселился на постоялом дворе. Этот человек мне известен, и даже слишком. Он – немец и во время войны выполнял тайные поручения в Америке и еще кое-где. Мне он не нравился. Думаю, он причинил моей стране немало вреда, но с этим должны разбираться немцы, а не иностранцы.
– Мне этот джентльмен известен как доктор Ньюховер, имеющий практику в Лондоне на Уимпол-стрит.
– Ну и что? – Гаудиан пожал плечами. – Он просто использовал переиначенную на английский лад фамилию своего отца – Нойхофер. Что вам от него нужно?
– Ничего такого, чего бы не одобрил любой честный немец.
Я вкратце описал ему дело Медины, и Гаудиан ужаснулся.
– Мистер Ханней, – неуверенно пробормотал он, – вы в самом деле честны со мной?
– Клянусь всем, что только есть святого, я говорю чистую правду. Во время войны Ньюховер мог заниматься чем угодно, меня это не касается, но мне он нужен, чтобы разобраться с этим английским делом. И прежде всего – помешать преступникам и спасти человеческие жизни. К тому же, этот Ньюховер – всего лишь второстепенный персонаж, исполнитель. Мне необходимо выяснить единственное – что у него на уме.
В итоге Гаудиан протянул мне руку и добавил:
– Я верю вам и помогу всем, что в моих силах.
Мы прошли по длинной улице мимо постоялого двора, где в эту минуту Ньюховер, вероятно, укладывался в постель, и оказались на дороге, которая вела в долину Скарсо. Вскоре показалась река – могучий поток, набухший от таяния снегов, залитый мистическим полумраком северной ночи.
