Тут-то и выяснилось, что герр Гаудиан снимает комнату у того самого Петера Бойера, у которого будто бы имелась свободная кровать, и когда мы дошли до небольшого коттеджа, стоявшего почти на самом берегу реки, хозяин с радостью меня принял. Вскоре его жена подала ужин – омлет, копченый лосось и отличное норвежское пиво, а насытившись, я достал карту и принялся изучать окрестности.
Гаудиан, между тем, набросал невеселую картину того, что происходило у него на родине. Похоже, война и падение кайзеровского режима унесли с собой массу порядочных и умных людей, которые были в состоянии противостоять его худшим сторонам. Он сказал, что нынешняя Германия – неподходящее место для человека умеренных взглядов. Власть в стране принадлежит жиреющим промышленникам, которые наживают огромные состояния за границей, одновременно разрушая и истощая собственную страну. А оппозиции как таковой больше не существует – разве что полоумные леваки да монархисты, требующие невозможного.
– Больше никто не прислушивается к голосу рассудка, и, боюсь, ничего не изменится, пока наш народ не будет доведен до крайности. В ваших руках было наше спасение, но послевоенные договора только ускорили упадок. Думаю, вы надеялись на лучшее, но оказались слепы, потому что не поддержали умеренных политиков, и жесткостью своих требований лили воду на мельницу всевозможных радикалов.
Выглядел Гаудиан как самый простой рабочий, и мне это показалось странным – ведь такой человек, инженер с мировым именем, мог бы превосходно зарабатывать в любой стране. Но потом я понял причину: он просто утратил желание зарабатывать. Он слишком хорошо постиг природу человеческих желаний, чтобы сохранить хоть какие-то амбиции. Он был холост, не имел близких родственников и предпочитал жить в самых отдаленных и безлюдных местах, наблюдая за растениями и животными.
На всякий случай я поинтересовался, не появлялся ли в долине еще один англичанин – некий мистер Джейсон. Гаудиан ответил, что ничего такого не слышал, тем более что до открытия рыболовного сезона еще две недели, поэтому иностранцев в здешних местах практически нет. Потом я стал расспрашивать его о фермах на горных лугах – саэтерах, и он сказал, что лишь немногие из них начали работу, поскольку горные пастбища еще остаются под снегом. Лишь одна-две на самых нижних лугах обитаемы, и то лишь потому, что зима в этом году выдалась мягкая, а весна наступила рано.
– Взять хотя бы Скарсо, – продолжал он. – Обычно в апреле она совсем мелкая, потому что снег еще не тает. Но сейчас вода в реке стоит, как в середине мая.
Он прошелся со мной по карте, показав, где и что расположено в окрестностях. Саэтеры находились выше по реке, и добраться к ним можно было только тропами, проложенными по узким горным долинам. Хорошая дорога тянулась вдоль долины Скарсо, но она не соединялась с параллельными долинами Урдаль и Бремендаль. На карте я обнаружил лишь один путь в долину Урдаль – он проходил через крохотное местечко Снаасен.
– Да, – кивнул Гаудиан, – я бывал там, и не завидую тому, кто окажется там в плохую погоду. Начало этой тропы можно увидеть днем даже отсюда. Она поднимается вверх по скалам на противоположном берегу реки. В Снаасене всегда кто-нибудь живет, это что-то вроде убежища для путников, а летом там настоящий рай – вокруг цветущие луга. Впрочем, местные жители преодолевают эти горы даже зимой. Снаасен – часть большой фермы, расположенной в двух милях выше по течению, там находятся лучшие охотничьи угодья в долине Скарсо. Там масса куропаток, а иногда встречаются даже медведи. Мне говорили, что все эти места арендованы каким-то англичанином… Ничего удивительного: у вас немало богатых людей, а нищим норвежцам остается подбирать крохи…
В ту ночь я спал как убитый, хотя кровать оказалась жесткой, как гранитная плита. Проснувшись, я увидел сияющее голубизной утро, в сосновом лесу гремел птичий хор, на мокром лугу у реки хлопали крыльями бекасы, а разлившаяся Скарсо походила на море. Вода стояла так высоко, что почти отрезала путь к длинному бревенчатому мосту, который вел к большой ферме, упомянутой Гаудианом.
Я направил бинокль на противоположный берег и почти сразу отыскал извилистую тропу, ведущую к Снаасену. На полпути к перевалу она терялась в складках рельефа, а выше виднелась линия горного хребта, образующая седловину. Наверху, очевидно, находилось обширное плато: луга с жухлой прошлогодней травой да редкие заросли карликовой березы.
Пока хозяйка готовила завтрак, с дороги послышался шум. Выглянув, я увидел пару небольших автомобилей, а бинокль предъявил мне самого доктора Ньюховера в первом и гору багажа во втором. Машины пересекли бревенчатый мост и направились к большой ферме, причем едва не застряли у дальнего конца моста, где вода уже стояла на дороге.
Выходит, это доктор Ньюховер или какой-то его приятель арендовали эти места для рыбалки и охоты? Оставалось только порадоваться, что мне так повезло с жильем: лучшего места для наблюдения за перемещениями моего подопечного, чем коттедж Петера Бойера, нельзя было и придумать.
Тем не менее, я и не думал приближаться к тропе, ведущей в Снаасен, пока не выясню, чем здесь занимается Ньюховер. Поэтому мы с Гаудианом уселись у окна и принялись терпеливо ждать.
Около десяти утра на тропе появилась пара основательно навьюченных пони, которых вел светловолосый подросток. Неспешным шагом они поднялись по склону и скрылись в ущелье. Часом позже перед нами предстал сам Ньюховер в костюме цвета хаки и непромокаемом плаще. Он держался уверенно и преодолевал крутой подъем с легкостью бывалого альпиниста. Я хотел было последовать за ним, держась на расстоянии, но Гаудиан отговорил меня: риск быть замеченным среди бела дня на пустынной тропе слишком велик.
Мы вышли из дома сразу после ланча, когда солнце начало приятно пригревать, и вскоре были награждены зрелищем возвращающихся пони, по-прежнему основательно навьюченных. Не сворачивая к большой ферме, они пересекли мост и двинулись по шоссе в сторону Мюрдаля. Я решил, что эта поклажа – багаж того человека, которого сменил Ньюховер, и что он, очевидно, намерен вернуться в Ставангер на катере Христиана Эгга. Около четырех пополудни появился и он сам – мистер Джейсон, или как там его на самом деле звали. В бинокль я заметил две крохотные фигурки, спускавшиеся со стороны Снаасена к дороге. Внизу они остановились, чтобы попрощаться; потом один из них – это был Ньюховер, двинулся обратно, а второй пересек мост и прошагал по дороге совсем рядом с нами. Я мог разглядеть его со всеми подробностями: то был полноватый молодой человек в бриджах для верховой езды, кутавшийся в длинный мохнатый шарф.
Я был вполне удовлетворен. Ньюховер сменил своего предшественника, как и планировал Медина, и теперь я знал, где его база. Что бы он ни скрывал, это находилось в Снаасене; туда-то мы и собирались отправиться. Гаудиан, однако, настоял на том, чтобы дождаться ужина, – в это время будет еще достаточно светло, чтобы видеть дорогу, но не настолько, чтобы нас могли заметить издалека. Поэтому мы улеглись, мирно проспали четыре часа и в половине одиннадцатого вечера бодро двинулись в путь.
Ночь выдалась безветренная и мягкая. Мрак таился в зарослях сосен и складках гор, но небо было наполнено прозрачным аметистовым свечением. Я чувствовал себя, словно на охоте, и наслаждался каждым мгновением прогулки. Слева от нас слышался беспорядочный шум горного потока, не заглушавший, однако, голоса бессонных птиц. Мы двигались словно в мире теней, напрочь лишенном красок.
