На перевале в лица нам задул легкий ветерок с вершин заснеженных гор, высившихся на севере, а впереди открылось просторное плато, изрытое выемками, в которых поблескивали то ли снег, то ли талая вода. Дальше чернели какие-то массивные силуэты, и я решил, что это скалистые отроги, расположенные за Урдалем. Тропа начала петлять между мелкими болотцами и то и дело исчезала в зарослях можжевельника. Выбираясь из этих зарослей я наткнулся на невысокий железный столб. Подняв голову, я, к своему удивлению, обнаружил наверху провода.
– В Снаасен недавно провели телефонную линию, – пояснил Гаудиан.
Я надеялся, что в доме зажгут свет, и мы заметим его издалека. Но обнаружили мы его только приблизившись вплотную: дом стоял чуть в стороне от тропы, темный, как старое надгробие. Обитатели его, вероятно, рано укладывались, поскольку всякие признаки жизни отсутствовали. Это было крепкое двухэтажное бревенчатое строение, к которому примыкало что-то вроде сарая или сеновала. Дальше виднелось еще одно строение – очевидно, коровник. Мы осторожно обошли все подворье, дивясь поразительной тишине, и когда в вышине над нами пронеслась пара диких уток, свистя крыльями, мы оба вздрогнули и втянули головы в плечи, как воры-домушники от скрипа половицы.
Делать нам здесь было больше нечего, разве что попытаться проникнуть в дом, но мы отказались от этой мысли, развернулись и направились обратно. На плато стало довольно прохладно, поэтому мы спустились по ущелью быстрым шагом. Дома, перед тем, как лечь спать, мы решили, что завтра Гаудиан отправится в Снаасен, прикинувшись туристом, и под тем или иным предлогом проникнет внутрь. А я буду бродить по плато, держась подальше от тропы и дома – на тот случай, если что-то пойдет не так.
Утро оказалось таким же безоблачным, как и вчерашнее, и мы двинулись в путь примерно в десять. Я провел прекрасный, но совершенно бесплодный день: поднялся вверх по течению Скарсо и вскарабкался по северному склону долины на плато значительно восточнее ущелья, по которому проходила тропа. Оттуда открывался вид на низину, по которой проходила дорога к долине Урдаль. Я прошел с милю на север по заболоченным лугам среди осевших сугробов, среди которых кое-где уже пробивались первоцветы, и оказался на краю Урдаля, за которым высились пики гор, покрытые полосами и пятнами снега. Долина оказалась настолько узкой и глубокой, что я даже не смог как следует заглянуть в нее. Поэтому я двинулся на запад и севернее Снаасена наткнулся на мюрдальскую дорогу.
После этого, сделав солидный крюк по бездорожью, я обогнул Снаасен и с расстояния полумили как следует рассмотрел дом. Из двух труб поднимался дым, с подворья доносились звуки обычной фермерской жизни. Скота я не заметил, но все выглядело так, словно кто-то ремонтирует хозяйственные постройки, готовясь к летнему сезону.
Я наблюдал за домом больше часа, но, так и не увидев ни одной живой души, двинулся обратно и с осторожностью спустился вниз по лощине, заглядывая за каждый выступ и поворот, чтобы случайно не наткнуться на Ньюховера.
Гаудиан вернулся раньше меня. На мой вопрос как успехи он покачал головой.
– Я изобразил усталого путника и попросил молока. Какая-то уродливая женщина средних лет принесла мне пива и сказала, что пока коровы не вернутся с пастбища, молока у них нет. Вступать в разговоры ей явно не хотелось, на мои расспросы она сказала только, что английский господин охотился здесь на куропаток, но жил в Трюсиле – это та самая большая ферма на берегу Скарсо. Больше я ничего от нее не добился. Однако я заметил, что дом намного больше, чем я предполагал. С тылу пристроены комнаты, которые мы приняли за сарай, и там достаточно места, чтобы спрятать дюжину людей.
Я спросил, есть ли у него идеи, и Гаудиан ответил, что собирается завтра сходить в Трюсиль и попросить позвать доктора Ньюховера, упомянув о том, что видел его, когда тот проходил мимо коттеджа Петера Бойера. Якобы ему требуется медицинская консультация.
План этот я одобрил, но и сам решил кое-что предпринять сегодня вечером. Время стремительно уходило, и я уже начинал тревожиться. Сегодня двадцать пятое апреля, а в Лондон я должен вернуться двадцать девятого. Если я не появлюсь вовремя, Медина начнет наводить справки обо мне в Фоссе и наверняка что-нибудь заподозрит. Словом, я принял решение ближе к полуночи отправиться в одиночку в Снаасен и осуществить вполне мирное, но совершенно незаконное проникновение в чужое помещение.
В путь я отправился в одиннадцать, не забыв сунуть в карман пистолет, а в рюкзак – флягу, сэндвичи и электрический фонарик. Мост и первую часть тропы я преодолел почти бегом – мне хотелось, чтобы у меня осталось как можно больше времени на задуманное. И эта спешка едва все не погубила. Только чудом можно объяснить то, что я находился в тени большого обломка скалы, когда впереди послышались звуки чьих-то шагов. Я прижался к валуну и увидел, что это Ньюховер.
Он меня не заметил, потому что тоже спешил – да так, что даже позабыл в доме свою шляпу. Его длинные светлые волосы были в беспорядке, а лицо заострилось, словно от сильного волнения.
Теряясь в догадках, я решил было последовать за ним, но потом сообразил, что его отсутствие развязывает мне руки в отношении дома в Снаасене. Хотя, если там что-то произошло, на тропе могут появиться и другие путники, так что следовало все время быть начеку.
В верхней части ущелья, у самого края плато, находилась большая смешанная роща: березы, можжевельники и низкорослые, скрученные ветрами сосны. В этом месте поток, впадающий в Скарсо, перед тем, как устремиться в долину, образовывал небольшой водоем – нечто вроде чаши. Через рощу можно было скрытно двигаться параллельно тропе, поэтому я нырнул в заросли, огибая разбросанные там и сям валуны.
Не успел я пройти и двух дюжин шагов, как ощутил чье-то присутствие. Прямо передо мной послышался шорох, затем хрустнула гнилая ветка, и покатился по склону камень.
Крупное животное? Но ни один зверь не ведет себя так неосторожно. Только человек в тяжелой обуви может производить такие звуки. Если он из Снаасена, то почему сошел с тропы и прячется? Или он заметил меня и теперь выжидает, наблюдая?
Опустившись на четвереньки, я пополз между кочками в ту сторону, откуда донесся звук. Темнота была кромешная, и только в том месте, где заросли слегка редели у берега потока, брезжил мутный счет.
Вскоре я оказался у кромки воды. Звуки как будто прекратились, но вдруг что-то зашуршало, всплеснула вода, словно обрушилась часть берега. Кто бы там ни находился, он пытался пересечь поток вброд. Опасная затея, тем более, что течение было очень быстрым. Я прополз еще несколько ярдов вверх по течению – и только тогда разглядел, что происходит.
Ствол поваленной сосны лежал поперек потока, опираясь на противоположном берегу на мшистый валун. Валун лежал в воде, но с него можно было перепрыгнуть на сушу. На этом ненадежном мосту балансировала почти неразличимая человеческая фигура. Шаг, другой… Внезапно гнилой ствол с треском переломился, а в следующее мгновение человек оказался в самой середине бурного потока.
