Мелкий дождь шел, не переставая, время от времени налетали порывы шквалистого ветра. «Просто идеальная погода для полетов, – саркастически подумал я. – В особенности, если требуется, преодолеет сотни миль над океаном».
Пустующую ферму я обнаружил довольно быстро – несколько деревянных построек и некое подобие загона для скота, но там никого не было. Тогда я вынул карту и решил, что, пожалуй, стоит наведаться в центральную часть острова, где рядом с озером располагалась ровная площадка, лишенная скал и валунов. Бредя, как старьевщик, с поклажей в руках по богом забытому норвежскому острову, и зная, что вечером следующего дня мне нужно во что бы то ни стало оказаться в Лондоне, я, признаться, слегка пал духом. Отсюда Лондон казался таким же недостижимым, как луна.
К тому времени, когда я добрался до края впадины, в которой находилось озеро, небо слегка прояснилось. Взглянув вниз, я увидел небольшую серую гладь озерной воды, окруженную уже начавшими зеленеть лугами. А у северного берега, к моей неописуемой радости, стоял аэроплан, а рядом виднелось нечто похожее на палатку. Еще я заметил, как из кучи камней, расположенной неподалеку от палатки, поднимается дым.
Черт побери, Арчи сдержал-таки слово! У меня мгновенно отлегло от сердца. С радостным воплем я ринулся вниз по склону, а из палатки тем временем выползла фигура, смахивающая на полярника-зимовщика.
– Привет, Дик! – крикнула фигура. – Ну как, есть успехи?
– Еще и какие! – ответил я. – А у тебя?
– У меня все лучше некуда. Вчера вечером добрался, перелет прошел как по маслу, не машина, а сказка. Провел фантастический вечер, наблюдая за птицами. Господи, дорого бы я дал, чтобы здесь поохотиться! А сегодня все утро караулил наверху, думал встретить тебя, но потом погода испортилась, и я вернулся в свой вигвам. Обед практически готов.
– А как тебе погода? – с беспокойством спросил я.
– Чепуха! – фыркнул он. – На закате ветер наверняка утихнет. Ты не против ночного перелета?
Непоколебимая бодрость Арчи подействовала и на меня. Должен отметить, мой приятель – прирожденный путешественник. Мало того, что он устроился со всеми мыслимыми в таких обстоятельствах удобствами, но и накормил меня до отвала: горячий мясной суп с карри, пудинг с изюмом и куча прочих разносолов. От холода мы спасались бенедектином, разливая его в жестяные кружки.
Все разговоры Арчи начинались и оканчивались птицами. В конце концов он заявил, что намерен вскоре вернуться на Флаксхольм и провести здесь неделю-две, потому что обнаружил здесь какой-то особый вид куличка-плавунчика, который совершенно завладел его сердцем. Он так увлекся восторженным описанием орнитофауны южной Норвегии, что когда я спросил его о предстоящем перелете, не снизошел до ответа.
– Арчи, – настойчиво повторил я, – ты уверен, что мы сможем в такую погоду пересечь Северное море?
– Не буду говорить «уверен», авиация – это почти всегда лотерея, но, думаю, мы справимся. Ветер стихает. Тем более, что это приземный ветер, а на высоте в несколько сот футов его может вообще не быть. Перед отлетом я проложу курс по компасу, потому что темнота помешает пользоваться обычными ориентирами.
– А твой «Сопвич»? – осведомился я. – Что-то я нынче нервничаю.
– Она у меня просто паинька. Хотя, если собьемся с курса, может не хватить горючего.
– И что тогда?
– Вынужденная посадка.
– А если мы будем над морем?
– Значит, в море, – жизнерадостно сообщил Арчи и добавил, как бы утешая: – Нас может подобрать какой-нибудь пароход или рыболовный траулер. Я знаю людей, которым с этим везло.
– И какие шансы, что мы благополучно доберемся?
– Пятьдесят на пятьдесят. Не выше и не ниже, чем обычно в летном деле. Но ты не переживай, все будет нормально. Черт подери, даже вальдшеп преодолевает такое расстояние без посадки!
Больше я вопросов не задавал, так как знал, что нет в природе силы, способной отвлечь его от вальдшнепов. Не скажу, что его пояснения можно было счесть удовлетворительными, но несокрушимое спокойствие Арчи заставило меня устыдиться.
Мы выпили отлично заваренного чаю, а потом ветер действительно начал стихать, а облака разошлись, открыв чистое небо. Потянуло ледяным холодом, и я порадовался, что оделся достаточно тепло и позавидовал непробиваемой кожаной куртке Арчи.
Около девяти мы были в полной готовности. При полном штиле мы загрузились в «Сопвич», разбежались по ровному участку, поднялись над озером, чтобы обогнуть скалы, и взяли курс на запад, где розово-алая раковина неба покоилась на расплавленном золоте моря.
В ту ночь удача сопутствовала нам, и все мои тревоги оказались напрасными. Если не считать колючего холода, я наслаждался каждым мгновением перелета. На рассвете мы увидели медленно надвигающуюся на нас серую линию – шотландское побережье близ Абердина.
В городке под названием Кинкардин мы заправились и проглотили циклопических масштабов обед в местной гостинице. Все шло гладко, и было еще достаточно рано, когда мы перевалили через Чевиот-Хиллс
[45]. В полдень мы приземлились в Йорке, и пока Арчи дожидался лондонского поезда, я вывел свою машину из гаража и покатил в Оксфорд. Но еще до того, как мы распрощались с Арчи, я отправил Мэри телеграмму, в которой просил телеграфировать Медине от моего имени, что я буду в Лондоне в четверть восьмого.
Свой «Воксхолл» я оставил в Оксфорде и точно в указанное время появился на платформе железнодорожного вокзала. Медина уже поджидал меня.
Приветствовал он меня чуть ли не с братской нежностью.
– Дорогой Ричард, надеюсь, вам уже лучше?
– Спасибо, я снова здоров, как бык, и готов к любым свершениям.
– Вы даже успели слегка загореть за это время!
– Погода была превосходная. Немного погрелся на солнышке на террасе.
Глава 13
Я посещаю поля Эдема
Медина изменился. Я заметил это во время очередного обеда в клубе «Четверг», куда был приглашен по его просьбе. Перемена могла бы показаться незначительной, но для меня, следившего за ним в оба, она была совершенно очевидной. Его свободные манеры уже не казались столь совершенными, а когда мы оставались наедине, он был далеко не так красноречив, как прежде.
Едва ли он чувствовал угрозу своим планам; но близился день их осуществления, и даже его обычная невозмутимость поколебалась. Его намерения я представлял приблизительно так: как только он распустит созданный им преступный синдикат и разморозит активы, которые должны стать финансовым фундаментом его дальнейшей карьеры, ему станет безразлична судьба заложников. Он может их отпустить, и они вернутся к прежней жизни, не будучи в состоянии объяснить свое отсутствие. Если же история получит огласку, в медицинских журналах появятся статьи, описывающие беспрецедентные случаи потери памяти, не называя имен. Только и всего. Мне уже было ясно, что до сих пор заложникам не причинили тяжкого вреда, за исключением вмешательства в психику. Однако если что-то пойдет не так, одному богу известно, что их ждет. Если Медина убедится, что наличие заложников не в силах оградить его от провала, он не остановится ни перед чем, чтобы обезопасить лично себя и расквитаться со своими противниками. Месть для такого человека порой важнее доводов разума.
