Душа моя ушла в пятки, но потом я сообразил, что верхний свет в коридоре выключен, и тот, кто там находится, так же, как и я, пользуется фонарем. И человек этот двигался тем же путем, а следовательно, это был тот, для кого отперли дверь, ведущую на лестницу.
Прильнув к щели в двери, я заметил мужскую фигуру, которая быстро и почти бесшумно проскользнула мимо, но кроме темной куртки с поднятым воротником и черного кепи, так ничего не смог рассмотреть. Мужчина торопливо прошел по коридору, а в самом его конце, помедлив мгновение – как бы в нерешительности, свернул в дверь, находившуюся слева от него, и исчез из виду.
Оставалось только ждать. К счастью, ожидание не затянулось, потому что нервы у меня уже начали пошаливать. Мужчина снова вышел в коридор, неся что-то в руке и светя фонариком, и теперь я сумел разглядеть его лицо. Узнал я его мгновенно: передо мной был тот сутулящийся малоприметный человек, которого я видел в библиотеке Медины во время своего первого «гипнотического» визита. По какой-то причине его лицо запечатлелось в моей памяти: унылое, но вовсе не отталкивающее. От мысли, что я на верном пути, неуверенность и страх окончательно покинули меня. Мое чутье не подвело – это место принадлежит Медине, это те самые «Поля Эдема» из таинственного шестистишия!
Пройдя мимо моей двери, мужчина повернул в соседний коридор. Я прокрался за ним и успел заметить, что свет фонаря ненадолго задержался у выхода на лестницу, а затем исчез. Я еле удержался от опрометчивого желания: последовать за ним, перехватить в магазине и выбить из него всю правду. Эту соблазнительную идею я тут же отбросил – она могла свести на нет все мои усилия. Я должен был продолжать обследовать дом и первым делом выяснить, что собой представляет та комната, в которую заходил мой знакомец.
Я вышел из спальни и остановился в коридоре, прислушиваясь. Ничего угрожающего. Впрочем, один звук я все-таки различил: он доносился откуда-то извне – словно в отдалении играл небольшой оркестр или орган. Я решил, что где-то рядом находится церковь, и сейчас там, несмотря на позднее время, репетирует хор.
Комната, в которую я вошел, оказалась довольно странным местом – то ли музей, то ли офис, то ли библиотека. Магазин внизу был забит грошовым хламом, но здесь я увидел великолепные итальянские декоративные тарелки – в этом я немного разбирался, потому что подобные коллекционировала Мэри, и полдюжины китайских ваз из зеленого фарфора, явно подлинных. Кроме того, там имелась картина – великолепный голландский пейзаж, возможно, принадлежавший кисти Хоббемы
[46], а также несколько внушительного вида сейфов. Нигде не было видно никаких бумаг, а все ящики письменного стола оказались запертыми. При мне не было никаких инструментов, поэтому я не смог бы взломать ни сейфы, ни ящики, даже если б и захотел. Я не сомневался, что где-то здесь находятся чрезвычайно важные улики, но не знал, как их добыть.
Уже собираясь уходить, я вдруг осознал, что отдаленная музыка, которую я слышал в коридоре, здесь слышна гораздо громче. И это явно не было репетицией церковного хора – музыка была самая что ни на есть светская, скорее, танцевальная. Может ли это здание примыкать к какому-то танцевальному залу?
Я взглянул на часы – еще нет и одиннадцати, значит, я провел внутри всего двадцать минут. Мне-то казалось, что намного больше, однако я решил продолжать свое путешествие во мраке.
Окна комнаты, в которой я находился, выходили на Уэллсли-стрит, и это свидетельствовало, что при осмотре этой улицы я что-то упустил. Скорее всего, где-то между автосалонами втиснулся крохотный танцевальный зал. Мне отчаянно хотелось выяснить, что находится дальше за этой комнатой, тем более, что в нее можно было попасть не только из антикварного магазина – это мне уже было ясно. И я не ошибся – между книжных шкафов обнаружилась дверь, скрытая под тяжелой портьерой, а за ней – очередной коридор.
Там музыка звучала еще громче, я как будто оказался за кулисами театра. Дверь, обнаружившаяся в конце нового коридора, оказалась запертой, а другая – ее мне удалось открыть – вела на площадку еще одной деревянной лестницы. Спускаться я пока не стал, а проверил еще одну дверь и тут же осторожно ее прикрыл. Комната, в которую она вела, была освещена, и у меня появилось ощущение, что там находятся люди. К тому же, как только образовалась щель между дверным полотном и косяком двери, в нее волной хлынула музыка.
Секунду я пребывал в нерешительности, но потом все-таки открыл эту дверь и вошел в небольшое пустое помещение, низкое, пыльное и унылое. Одна его стена оказалась сплошь застекленной, а сквозь эти давно немытые стекла сюда вливалось сияние расположенных где-то ниже уровня остекления десятков мощных ламп. С величайшей осторожностью я сделал несколько шагов и остановился только тогда, когда смог рассмотреть, что находилось внизу за стеклами.
Впрочем, еще до этого я понял, что увижу. Передо мной открылась панорама танцевального зала, в котором я побывал с Арчи Ройленсом несколько недель назад. Псевдокитайский декор, режущий глаза свет, темнокожий джаз, дешевый блеск. Правда, людей в зале на этот раз было гораздо больше. Гомон и взрывы смеха, грохот оркестра, атмосфера буйного веселья, вульгарного, но вместе с тем живого и яркого. Вдоль стен зала, как обычно, располагались посетители, потягивающие ликеры и шампанское. Тут и там можно было заметить жирных биржевиков, итальянских торгашей, разгоряченные лица молодых людей из казарм и колледжей, воображающих, что перед ними настоящая жизнь. На мгновение мне почудилось, что я заметил Арчи, но это оказался просто похожий на него мужчина – его худоба и ярко-рыжие волосы странным образом подчеркивали мертвенную бледность женщины, рядом с которой он сидел.
Танцы были более энергичными и воодушевленными, чем в прошлый раз. В здешних марионетках сейчас чувствовалось больше жизни, и я был вынужден признать, что свое дело они знают. Все пары на паркете были профессионалами, и если в их группу вклинивался какой-нибудь неумелый простофиля, долго он там не задерживался. Девушку в зеленом, которая так понравилась Арчи, я не заметил, но подобных ей особ там было с избытком. Впрочем, мужчины не нравились мне еще больше – бледные скелеты или малоподвижные туши, затянутые в облегающие костюмы.
Один долговязый молодой человек с осиной талией, белым, как мел, лицом и пустыми глазами под наполовину прикрытыми веками выглядел как оживший труп. Губы у него были алыми, словно у хористки, и я готов был поклясться, что алые пятна на его щеках – это румяна. Но, боже, как он танцевал! Словно какая-то адская сила подняла его из могилы и принудила к этой изощренной и блистательной пляске смерти.
А в следующий миг я испытал настоящее потрясение, так как понял, что этот манекен – не кто иной, как мой старинный друг маркиз де ла Тур дю Пин. Не успел я опомниться, как последовал новый, еще более жестокий удар.
Маркиз танцевал с женщиной, чьи волосы отличались необыкновенным блеском. Поначалу я не мог видеть ее лицо, потому что она двигалась спиной ко мне, зато хорошо рассмотрел ее слишком откровенное и безвкусное платье. Она тоже недурно танцевала, ее гибкая грация бросалась в глаза, несмотря на вульгарный наряд. Потом она повернулась ко мне, и я увидел такие же яркие губы и слой белил и румян, которыми маскируют свои недостатки женщины такого пошиба. Впрочем, особенно маскировать ей было нечего – женщина была хорошенькой…
