Появление мисс Уаймондхэм заставило меня встать и начать прощаться. Тетушка моей Мэри осталась все тем же странного вида существом с огромной шапкой волос цвета пакли, узкой и длинной головой и изжелта-бледным лицом. Она побывала на каком-то танцевальном вечере и выглядела одновременно усталой и возбужденной.
– Мэри великолепно танцует, – сообщила она мне. – Даже я с трудом поспеваю за ней. О, юность! Но, может, хоть вы, Ричард, убедите ее сменить прическу? То, что у нее сейчас на голове, давно вышло из моды и портит весь ее облик. Буквально сегодня Нэнси Трэверс говорила об этом. Если б Мэри довести до ума, сказала Нэнси, она считалась бы первой красавицей Лондона… Кстати, сегодня я видела вашего друга Арчи Ройленса у Парминтеров. Он завтракает у нас в четверг. Вы будете, Ричард?
Я сказал, что меня, скорее всего, не будет в городе. Перед тем как уйти, я договорился с Мэри, что она будет передавать мне всю информацию, которую получит от Сэнди. А уже на обратном пути я вдруг ощутил, что и мне передалось ее мучительное беспокойство о Дэвиде Уорклиффе. Судьба мальчугана была самым драматическим моментом во всем этом деле, и пока я не видел ни проблеска света в конце туннеля.
Но даже если нам удастся освободить Дэвида и всех остальных, мы никогда не сможем призвать Медину к ответу. Нам просто нечем доказать его причастность к похищению. Я бы мог дать показания против него, но это всего лишь мои слова против его слов. Подтвердить мои обвинения не сможет никто. Допустим, я заявлю, что именно Медина похитил заложников и выложу все о «незрячей провидице», Ньюховере и Оделле. Меня не только поднимут на смех, но и заставят заплатить штраф за клевету. Никто из подручных не выдаст его – просто потому, что они ничего толком не знают.
Нет, Сэнди все же прав. Мы можем добиться относительного успеха, но полной победы ждать не стоит. А нам нужна только победа, потому что несчастный малыш сможет вернуться к полноценной жизни, только если Медина будет поставлен на колени.
Я шагал по пустынным улицам, кипя от бессильной ярости. Одновременно мне не давала покоя одна мысль. Что делал Сэнди в доме, примыкающем к антикварному магазину, если это действительно был он? Я восстановил последовательность событий и пришел к выводу, что тот, кто оставил дверь открытой, действовал заодно с явившимся позже мужчиной – тем самым, которого я видел в доме Медины. Выходит, Сэнди имеет дело с кем-то из лагеря противника? Мне это показалось маловероятным, ведь он сам говорил, что Медина представляет для него смертельную опасность, и его единственный шанс уцелеть состоит в том, чтобы заставить Медину поверить, что Сэнди Арбутнот покинул Европу…
Уже укладываясь в постель, я принял окончательное решение: если Медина предложит мне перебраться к нему, надо соглашаться. Так будет не только безопаснее, хотя эта сторона дела интересовала меня меньше всего, но и результативнее. Возможно, тогда я и узнаю хоть что-нибудь о ночном посетителе антикварного магазина.
На следующий день я отправился к Медине, чтобы лишний раз показать, что я просто не могу без него обходиться. Встретил он меня в отличном настроении и тут же объявил, что на пару дней уезжает в деревню. Я был приглашен разделить с ним ланч, и за столом я снова увидел Оделла, который, как мне показалось, изрядно поправился. Взглянув на него, я подумал: «Э, парень, да ты набрал целую дюжину фунтов лишнего веса, а значит, и дыхание у тебя уже не то. Я бы на тебя не поставил и полкроны».
Я предположил, что Медина уезжает отдохнуть – в последнее время он часто выступал в парламенте с речами и, вероятно, потратил немало сил на их подготовку. Но оказалось, что цель его – осмотреть одно из поместий, которым он управляет в качестве доверительного собственника. Я полюбопытствовал, в каких краях оно находится, и получил ответ: в Шропшире. К этому Медина добавил, что ему давно нравится тамошняя природа, и он подумывает, как только появится свободное время, купить себе там небольшой домик.
Каким-то образом это заставило меня вспомнить стихи Медины. Он удивился, узнав, что я знаком с его книгами, и, видимо, счел это еще одним доказательством моей преданности. Я отпустил несколько лестных замечаний и заметил, что даже такой малосведущий человек, как я, не мог не почувствовать их прелести.
Он уклонился от дальнейшего обсуждения своей поэзии, зато произнес то, чего я давно ждал:
– Несколько недель назад я предлагал вам поселиться у меня. И теперь повторяю это предложение. На этот раз и речи не может быть об отказе.
– Это очень любезно с вашей стороны, – пролепетал я. – Но не помешаю ли я вам?
– Нисколько. Вы же знаете этот дом – он огромный, как гвардейская казарма. Я вернусь из Шропшира в пятницу, и надеюсь увидеть вас у себя в пятницу вечером. Мы можем вместе пообедать.
Меня это вполне устраивало – в особенности потому, что оставалась пара дней на подготовку. Медина уехал вскоре после ланча, а я провел довольно тревожный вечер. Мне хотелось повидаться с Мэри, но я решил, что, чем реже мы будем видеться, тем меньше риск, что ее кто-нибудь опознает.
Следующий день прошел не лучше. Чтобы избавиться от беспорядочного потока мыслей я отправился в Хэмптон-корт и поупражнялся в гребле на реке. Потом пообедал в клубе, расположился в дальней курительной и попытался читать книгу о путешествиях по Аравии. Я так и задремал в кресле, а проснувшись в половине двенадцатого, побрел в свою комнату. На полдороге меня перехватил слуга с сообщением, что меня приглашают к телефону.
Это была Мэри. Она звонила с Грейт-Чарлз-стрит, и ее голос срывался от тревоги.
– Случилось ужасное несчастье, Дик! – выпалила она. – Ты один? Ты уверен, что рядом никого нет?…Арчи Ройленс сегодня все испортил. Он явился в танцевальный клуб, когда мисс Адела Виктор была там, и с ней, конечно же, Оделл. Арчи приметил ее раньше, и, очевидно, положил на нее глаз… Нет, меня он не узнал, потому что я, как только заметила его, постаралась держаться на расстоянии. Зато он узнал маркиза. Арчи танцевал с Аделой и, наверно, наговорил ей всяких глупостей… Во всяком случае, обратил на себя внимание. В итоге Оделл попытался увести ее – он, должно быть, с подозрением относится ко всем, кто связан с Арчи, – и… короче говоря, началась перепалка. В зале было уже почти пусто, всего десять-двенадцать человек, и сплошь темные личности. Арчи начал допытываться, на каком основании Оделл собирается уводить девушку, и окончательно вышел из себя. Позвали управляющего – того самого человека с черной бородой. Он принял сторону Оделла, и тогда Арчи совершил глупость: заявил, что он – сэр Арчибальд Ройленс, и что никто в этом притоне не смеет ему указывать, что делать. Мало того: он добавил, что маркиз де ла Тур дю Пин его друг, и что вместе они прикроют это заведение, и он допустит, чтобы бедной девушкой помыкал какой-то третьесортный янки с большими кулаками… Не знаю, что было дальше. Женщин быстро вывели из зала, и мне пришлось уйти вместе с ними… Но, Дик, это кошмар! Я не столько боюсь за Арчи, хоть его, наверное, избили, сколько за маркиза. Они наверняка выяснят, кто он, и всплывут его отношения с Аделой. И скорее всего, они решат избавиться от него каким-нибудь чудовищным образом!
