– Я опасался, что помешаю вашей работе, – кротко ответил я.
– Ничуть. К тому же, работа моя почти закончена. Уже завтра я смогу расслабиться и моментально превращусь в бездельника.
– А потом уик-энд?
– Верно. – Он улыбнулся мальчишеской улыбкой – одним из самых ловких своих трюков.
– И как скоро это случится?
– Если все пойдет хорошо, очень скоро. Возможно, после второго июня. Кстати, первого в «Четверге» обед. Я хочу, чтобы вы опять были моим гостем.
Теперь у меня была пища для размышлений. Я все больше убеждался, что Медина и его сообщники передвинули время ликвидации своей структуры на более раннее время. Очевидно, они что-то заподозрили – и решили не рисковать. Нельзя исключить, что к этому их подтолкнуло появление в Англии Сэнди.
В тот вечер я без конца курил, а толком уснуть мне так и не удалось. Мысли о необходимости немедленно что-то предпринять не покидали меня. Первым делом об этом должен узнать Магиллври. Молодой Меркот находится в безопасности. Есть неплохие шансы спасти Турпина и мисс Виктор, причем, если дата действительно меняется, это необходимо сделать немедленно. Лишь в отношении мальчика я потерял всякую надежду… Но как я мог узнать о нем хоть что-нибудь? Я чувствовал себя, как в кошмарном сне: стоишь на рельсах, прямо на тебя надвигается поезд, а ты понятия не имеешь, как попасть обратно на платформу…
На следующее утро Медина снова не отпускал меня от себя. Мы поехали в Сити, и я ждал в машине, пока он покончит со своими делами, после чего мы отправились на Карлтон-Хаус-Террас и остановились у дома, расположенного неподалеку от особняка мистера Джулиуса Виктора. Там, насколько я знал, жил человек, возглавлявший сторонников Медины в палате лордов. Затем мы вернулись на Хилл-стрит, и после ланча Медина не без торжественности проводил меня в библиотеку.
– Вы не такой уж большой любитель чтения, да и книги мои покажутся вам скучноватыми, но здесь есть замечательные кресла, в которых удобно дремать, – сказал он.
С этим он ушел, а через несколько минут я услышал звук мотора и удаляющееся шуршание шин его автомобиля.
По спине у меня прошел холодок. Я остался один в этом жутком месте, которое, как я знал, было той дьявольской кухней, где замышлялись все планы Медины. На его письменном столе стоял телефонный аппарат – единственный, который я видел в доме, хотя у дворецкого наверняка должен быть еще один. Открыв телефонную книгу, я увидел на первой странице номер, не совпадавший с тем, что был указан на аппарате. Вероятно, это была приватная линия, которой могли пользоваться только его друзья, а звонить по ней он мог куда угодно. Больше ничего подозрительного в библиотеке не было, кроме нескончаемых рядов книг. Письменный стол Медины был пуст, как у управляющего крупным банком.
Я стал просматривать книжные корешки. Большинство книг оказались старинными, некоторые были написаны на латыни. Были там и настоящие раритеты. Я снял с полки одно из таких изданий – и тотчас обнаружилось, что это всего лишь обтянутая сафьяном коробка, внутри которой лежал ветхий томик, переплетенный в замшу, с непроизносимым названием. В другом углу я нашел солидное собрание трудов о путешествиях по Африке и Азии, и, выбрав одну из книг Ауреля Стейна
[50], устроился в кресле. Но как я ни пытался сосредоточиться на чтении, ничего у меня не выходило. Поэтому я снова встал, вернул книгу на полку и принялся расхаживать по библиотеке. День выдался пасмурный и безветренный, по мостовой проехала поливальная машина, смывая уличную пыль, дети в сопровождении гувернанток шли на прогулку в парк… Тревога не отступала – всей кожей я чувствовал, что в этой комнате скрыто нечто такое, что для меня жизненно важно.
Наконец я остановился у пустого письменного стола. На нем не было ничего, кроме массивного чернильного прибора в виде совы, серебряного подноса с карандашами, ручками, перьями и прочими мелкими предметами, кожаного бювара с чистой писчей бумагой и сшитых в книжку листов промокательной бумаги. Вор из меня никакой, поэтому у меня руки тряслись от волнения, когда, прислушавшись, я стал пробовать один за другим выдвижные ящики стола.
Все они оказались запертыми, кроме небольшого ящичка на самом верху, предназначенного, очевидно, для хранения одной из тех записных книжек большого формата, которые имеются у каждого делового человека. Книжки там не было, зато я обнаружил два исписанных листка.
Оба были вырваны из блокнота-ежедневника с отрывными страницами, и оба относились к одному и тому же промежутку времени – с двадцать девятого мая по одиннадцатое июня. На первом графы, в которых обычно указывают события, были заполнены аккуратным почерком Медины. Однако записи эти были сделаны какими-то значками, напоминающими стенографические. Убористые, но совершенно нечитаемые строчки шли плотной колонкой вплоть до пятницы второго июня. И на этом обрывались. Другой листок выглядел полной противоположностью первому: колонка для записи событий оставалась чистой до второго июня включительно, а все строки со второго по одиннадцатое были заполнены.
Только мгновенное озарение помогло мне понять значение этих записей. На первом листке обозначены шаги, которые Медина собирался предпринять до дня ликвидации, а тот явно был назначен на второе июня. После этого, если все пройдет благополучно, он сможет позволить себе отдых. Но если что-то пойдет не по намеченному, имелся резервный план – именно он и записан на втором листке. Наверняка в этом случае он рассчитывает использовать заложников, чтобы обеспечить собственную безопасность. Эту версию подтверждала и краткая приписка на первом листке напротив даты «2 июня». Всего два коротких слова: «Dies irae»
[51], понять которые смог даже я, несмотря на самые скудные познания в латыни.
Дрожь моя прошла, но волнение только возросло. Немедленно связаться с Магиллври? Нет, это слишком опасно… Мэри! Я покосился на телефон и решил рискнуть.
В дом тетушек Уаймондхэм я дозвонился почти моментально. Трубку взял дворецкий Барнард. Он сообщил, что Мэри дома, и через несколько секунд я услышал ее голос.
– Мэри, – выпалил я. – День перенесен на второе июня. Ты поняла? Предупреди всех… И я совершенно не понимаю, почему ты так волнуешься о ребенке! – продолжал я совершенно обыденным, почти скучающим голосом, потому что в эту секунду в библиотеку вошел Медина.
Я стоял по другую сторону стола и поэтому сумел незаметно задвинуть бедром маленький ящик с двумя листками из блокнота. Я улыбнулся и кивнул вошедшему, прикрыв рукой микрофон.
– Простите, что воспользовался телефоном, просто моя жена сейчас в Лондоне и прислала мне записку, чтобы я с ней связался. Она волнуется из-за сына.
