В Лондон мы вернулись как раз вовремя, чтобы успеть переодеться к обеду, и мое нервное напряжение стало расти с каждой минутой. То был канун решающей даты, и я уже загодя готовился к неожиданностям, которые мог принести завтрашний день. Помню, в тот вечер я брился с особой тщательностью, словно перед боем. При этом я думал о том, что буду чувствовать и где окажусь во время следующего бритья. А также о том, чем в эту минуту заняты Мэри и Сэнди Абутнот.
Чем занимались Мэри и Сэнди именно в ту минуту, я так и не узнал, но могу поведать читателю о некоторых событиях, которые были от меня скрыты.
Так, Меркот и Гаудиан пили чай в мидлендском экспрессе, перед этим едва не свернув свои шеи во время безумной автогонки, которую им пришлось устроить, чтобы успеть на поезд в Хоике. Меркот был в новом элегантном фланелевом костюме, свеж и выбрит, волосы аккуратно подстрижены и уложены. Он сидел как на иголках и постоянно отрывал Гаудиана от чтения томика Вальтера Скотта.
– Ньюховера должны сегодня выпустить… Как думаете, чем он займется? – спросил он.
– Ничем… До поры до времени, – последовал ответ. – Я сказал ему пару убедительных слов. Он не может открыто вернуться в Германию, и не думаю, что осмелится сунуть нос в Англию. Он боится мести своего господина и надолго исчезнет. А потом снова объявится, чтобы ввязаться в какую-нибудь грязную историю – но уже под новым именем и с измененным лицом. Недаром сказано, что горбатого могила исправит.
Лицо молодого человека просияло.
– Если я доживу до ста лет, – мечтательно заметил он, – думаю, мне не испытать ничего более приятного, чем тот удар, которым я сломал ему челюсть…
В одной из комнат деревенского дома, стоявшего на границе между графствами Миддлсекс и Бакингемшир, Турпин беседовал с девушкой. Он был в вечернем костюме, подтянут, свеж и элегантен, она – в чудесном платье цвета весенней зелени, изумительно скроенном и сшитом. Лицо девушки было чрезмерно накрашено, алые губы и густые тени вокруг глаз таинственно выделялись на фоне ее болезненно бледного лица. Но лицо это было уже не тем, какое я видел, когда мы с Арчи впервые посетили танцевальный зал. Жизнь вернулась к нему, и глаза больше не напоминали безжизненные камешки, а снова стали зеркалами души. В них теплился страх, вспыхивало удивление, тихо светилась любовь.
– Мне страшно, – говорила девушка. – Мне снова придется идти в это ужасное место, к этому страшному человеку. Умоляю, Антуан, не покидай меня! Ты воскресил мои тело и душу, и не имеешь права снова вернуть в могилу!
Турпин крепко прижал ее к груди и погладил по волосам.
– Я думаю, это последний этап. Милая моя, мы не можем, не должны подвести друзей. Я буду поблизости и скоро приду за тобой. Тот серый человек – я не знаю его имени – сказал, что все именно так и будет, а он наш друг. Мне подадут машину ровно через полчаса после того, как ты уедешь с Оделлом.
– Но что все это означает? – спросила девушка.
– Я не знаю подробностей, но уверен, что за всем этим стоят наши друзья. Посуди сама, дорогая: меня похищают и привозят в тот же дом, где находишься ты, но те, кто получил над тобой власть, понятия не имеют о том, что я здесь. Когда сюда является Оделл, меня предупреждают и запирают в моей комнате. Но когда горизонт чист, мне позволяют видеться с тобой, и это позволило мне избавить тебя от гипнотического наваждения. Поэтому пока что все идет хорошо. Ну, а о том, что произойдет сегодня вечером, я знаю не больше, чем ты, но надеюсь, что нашим мучениям наступит конец. Так сказал серый человек. Если ты вернешься в дом, где танцуют, скорее всего, я тоже туда попаду, и потом произойдет что-то важное. И не надо бояться, сокровище мое! Ведь ты вернешься туда не пленницей, а актрисой, которая играет роль пленницы, и я уверен – ты сыграешь отлично. Ты не позволишь Оделлу ничего заподозрить. А потом появлюсь я, и, наверное, все станет ясно, а кое для кого наступит время уплатить по счетам.
В это мгновение в комнату вошел лакей с каменной физиономией. Он поманил к себе молодого человека, и тот, поцеловав девушку на прощание, последовал за ним. Через несколько минут Турпин уже сидел под замком в своей комнате. Вскоре раздался шум подъезжающего автомобиля, и маркиз с улыбкой на лице прислушался. А затем, храня на лице все ту же зловещую улыбку, подошел к зеркалу и тщательно пригладил напомаженные волосы…
Этим же вечером происходили и другие события, о которых я ничего не знал.
Из одного невзрачного офиса, расположенного рядом с Тауэр-Хилл, вышел некий джентльмен, направляясь к себе домой на Мейфэр. Машина ждала его на углу, но как только он сел в нее, с противоположной стороны в нее сел еще один джентльмен неприметной наружности, и машина направилась по совершенно другому адресу. Двери в офис, из которого вышел этот джентльмен, тщательно заперев их, теперь были распахнуты, и до поздней ночи там суетились какие-то посторонние люди.
Известный журналист, специалист по странам Центральной Европы, вышел из дома, чтобы пообедать в клубе, но некие обстоятельства так задержали его, что обед пришлось отложить очень и очень надолго.
Одна испанская компания, чья штаб-квартира находилась на Лондон-уолл, в последнее время почти не занималась делами, но специализировалась на устройстве многочисленных приемов и вечеринок для важных и влиятельных персон. В тот вечер все окна в ее здании были ярко освещены, и люди, очень не похожие на обычных клерков, тщательно изучали хранившиеся в сейфах компании документы.
В Париже некий французский граф, роялист по убеждениям, абонировавший на этот вечер ложу в опере, а днем дававший небольшой обед для избранных друзей в одном из лучших ресторанов, не явился к назначенному часу, чем огорчил и поверг в недоумение приглашенных, а телефонный звонок в его апартаменты, расположенные неподалеку от Елисейских полей, нисколько не прояснил ситуацию. Трубку взял мужчина, отвечавший довольно грубо и не ответивший ни на один вопрос.
В Глазго один достойный экономист, староста прихода и кандидат в члены парламента на предстоящих выборах, вечером не вернулся к семье, полиция же на все вопросы дала расплывчатые и невразумительные ответы.
Расположенная в двух шагах от Флит-стрит редакция «Христианского адвоката», американского издания, которое не пользовалось спросом в Англии, в начале шестого внезапно заполнилась молчаливыми деловитыми людьми, и главный редактор, удивленный и крайне рассерженный, был увезен куда-то на такси в сопровождении двух мужчин крепкого телосложения, которые явно не были с ним знакомы до этой минуты.
Странные вещи продолжали твориться по всему миру. Несколько кораблей не вышли из портов в назначенный час ввиду того, что в списках их пассажиров имелись вполне определенные джентльмены. В Генуе совещание почтенных банкиров неожиданно было прервано вторжением полицейских. В Англии самые высокие кабинеты были вскрыты и подвергнуты обыскам, несколько модных актрис не порадовали поклонников своим появлением на сцене, а целый ряд прелестных балерин и танцовщиц отсутствовали на подмостках по самым уважительным причинам. Американскому сенатору, представлявшему один из штатов Западного побережья, высокопоставленному итальянскому чиновнику и четырем французским депутатам была ограничена свобода передвижения, некий кардинал, получив телефонограмму, пал на колени и принялся истово молиться, а одному владельцу угольных шахт в Вестфалии в ходе делового визита в Антверпен группа незнакомцев не позволила сесть в поезд, на который у него уже были куплены билеты.
