– Басни! – отрезал Медина. – Показания пары сумасшедших мало что значат. Я буду отрицать любое ваше слово.
– Но свидетелей не два, а три, – с приятной улыбкой промолвил Сэнди. – Есть и третий… Лафатер! – крикнул он. – Мы готовы.
В библиотеку вошел грустный серый человек, которого я видел здесь, когда оказался в этом доме впервые, а еще – в доме на задворках Литл-Фарделл-стрит. Он сразу же прошел к креслу Сэнди, даже не взглянув на Медину.
– Думаю, с Лафатером вы неплохо знакомы. Когда-то он был моим другом, а позже мы возобновили нашу связь. Какое-то время он даже был вашим единомышленником, но затем отказался от этой чести. Лафатер готов многое поведать о вас и вашей деятельности.
Лицо Медины превратилось в мраморную маску.
– Ну вот, уже трое сумасшедших, – язвительно проговорил он. – Я все отрицаю. Никто никогда вам не поверит. Это какой-то заговор безумцев.
– Давайте лучше поговорим о конкретных вещах, – пожал плечами Сэнди. – Доказательств более чем достаточно для любого суда. С другой стороны, любопытно, как к этому отнесутся в обществе. Ваша позиция сильна в одном: люди не любят признаваться в собственной глупости. Вы пользовались невероятным успехом, мистер Медина, и вашим друзьям будет крайне неприятно признать, что вы – грязный подлец. Да и список ваших деяний настолько чудовищен, что средний английский обыватель в силу недостатка воображения сочтет его неправдоподобным. Жертвы преступления нам тоже не помогут. Мисс Виктор и лорд Меркот могут дать показания о дерзком похищении, и это будет означать пожизненное заключение для Оделла и Ньюховера, если последнего в конце концов поймают, но не изобличит вас. Это может поставить в тупик некоторых судей, которые не так хорошо знакомы с оккультными практиками, как вы и я… Вот, собственно, и все ваши козыри…
Сэнди насмешливо развел руками и продолжал:
– А теперь посмотрим, что у нас на руках. Вы – гениальный мистификатор, я об этом уже как-то говорил Дику, но теперь я могу подробно рассказать всем и каждому о ваших подвигах в стане генерала Деникина и прочих подобных вещах. За этим последует история с заложниками, подкрепленная детальными показаниями трех незаинтересованных лиц. Он может звучать сколь угодно невероятно, но Дик известен как человек трезвого ума, да и меня далеко не все считают слабоумным. В конце концов, на нашей стороне Скотланд-Ярд, который сейчас собирает по всей Европе ваших подельников, а также Джулиус Виктор, чей вес в высших кругах общества вам известен… Я не утверждаю, что мы отправим вас на каторгу, хотя лично мне это кажется вполне осуществимым, но при любом исходе вам не отмыться от этих обвинений до конца дней. Для вас это полный крах – ведь вам просто необходимо купаться в лучах всеобщего обожания и доверия.
В это мгновение я заметил, что Медина впервые заколебался.
– Вы можете навредить мне своей ложью, – процедил он сквозь зубы, – но я с вами рассчитаюсь. Справиться со мной не так-то просто.
– Не сомневаюсь, – усмехнулся Сэнди. – Но мне и моим друзьям не нужна победа над вами, нам нужен успех, понимаете? Нам нужен Дэвид Уорклифф!
Ответа не последовало.
– Вот наше окончательное предложение, – не обращая внимания на молчание Медины, развивал свою мысль Сэнди. – Мы трое оставляем то, что нам известно, при себе. Нигде и никогда мы даже словом не обмолвимся об этом, а если хотите – мы подпишем документ, в котором признаем все свои заблуждения. И в дальнейшем мы не станем вам мешать, даже если вы станете премьер-министром Великобритании или архиепископом Кентерберийским. Лично я уеду на Восток с Лафатером, и Дик снова нырнет в свою оксфордширскую слякоть. В обмен нам нужно не так уж много – верните мальчику разум и отдайте его нам.
Медина все еще молчал.
А затем Сэнди совершил тактическую ошибку.
– Кажется, вы привязаны к своей матушке, – как бы между прочим заметил он. – Если вы примете наше предложение, ее никто не потревожит. Если нет – она станет важным свидетелем обвинения.
Гордыня Медины была уязвлена. Очевидно, мать была для него чем-то далеким от его безудержных амбиций и более важным, чем его чудовищное тщеславие. То, что Сэнди воспользовался ее судьбой как картой в сделке, задело в нем какие-то первозданные чувства, и они вырвались на волю. Ярость – уже гораздо больше похожая на человеческую – сожгла его мраморную маску, словно она была из папиросной бумаги.
– Глупцы! – хрипло взревел он. – Проклятое дурачье! Я заставлю вас захлебнуться в собственной крови!..
– Мне казалось, что наше предложение вполне справедливо, – не моргнув, произнес Сэнди. – Означает ли это, что вы отказываетесь?
Медина застыл на коврике у камина, как загнанный зверь.
– Убирайтесь к дьяволу! Вон из этого дома! Больше вы не услышите от меня ни слова, пока я не заставлю вас на коленях умолять меня о пощаде. Прочь!..
Должно быть, пелена гнева застлала его глаза, потому что он не сразу заметил, как в библиотеку вошла Мэри. Она сразу же направилась к креслу, в котором сидел Сэнди, прижимая к груди свою ношу, которая казалась не слишком легкой.
На руках она держала ту самую странную девочку из дома на Пальмира-сквер. Отросшие волосы легкими прядями падали на ее лоб и бескровные, заплаканные щеки. Достойное жалости маленькое существо с мутными, словно незрячими, глазами и таким выражением, будто она боролась с мучительным страхом. Девочка до сих пор была в той же бесформенной льняной сорочке, из-под которой торчали худые ножки, а ее тонкие пальчики крепко цеплялись за платье Мэри.
Теперь и Медина увидел ее, и Сэнди перестал для него существовать. На секунду его лицо исказилось недоумением, а затем ярость сменилась тревогой.
– Что вы с ней сделали? – рявкнул он, устремляясь вперед.
Я решил, что он собирается напасть на Мэри, и успел выставить ногу. Медина растянулся на полу, а поскольку он, кажется, начал терять контроль над собой, я подумал, что лучше бы ему там и оставаться. Я взглянул на Мэри, и она кивнула.
– Пожалуйста, свяжи его, – сказала она, протягивая развившийся тюрбан «Харамы».
Медина сопротивлялся, как тигр, но втроем мы сумели его надежно обездвижить, добавив к тюрбану шнур от шторы. Покончив с этим, мы усадили его в кресло.
– Что вы с ней сделали? – не унимался он, извиваясь и выворачивая голову, чтобы взглянуть на Мэри.
Его маниакальная тревога о девочке была мне непонятна, пока Мэри не ответила ему, и я не уразумел, о чем речь.
– Никто не причинил вреда вашей матери. Она по-прежнему в доме на Пальмира-сквер.
Затем Мэри бережно уложила ребенка в кресле, с которого поднялся Сэнди, и, выпрямившись, встала перед Мединой.
– Я хочу, чтобы вы вернули разум мальчику! – твердо проговорила она.
Наверно, я должен был поразиться, так как до этой секунды даже не догадывался об истине. Но все удивление, какое во мне еще осталось, сосредоточилось на Мэри. Она застыла, глядя сверху вниз на связанного мужчину и, как казалось, кротко ожидая его ответа. И в то же время было в ней что-то настолько свирепое, настолько непреклонное, что мы трое совершенно потерялись на ее фоне. Теперь я знаю, как выглядела Жанна д’Арк, когда вела свои отряды в бой.
